Майя тоже была родом из Стэнвика, но в пятидесятых годах она вышла замуж за фермера, и они поселились к северу от Марнесса. Сам Йерлоф, когда стал капитаном, перебрался в Борнхольм.[10] Они не виделись почти сорок лет, прежде чем оба оказались здесь.
Йерлоф взял хрустящий хлебец и начал есть. Как обычно, он был благодарен судьбе за то, что может жевать. Волос нет, зрение плохое, мускулы болят, но свои зубы, по крайней мере, остались.
Из кухни сильно запахло капустой. Сегодня в меню были щи. Йерлоф взял на изготовку ложку и стал ждать, когда подвезут тележку с едой. Когда ужин закончился, большая часть обитателей дома престарелых пошли к телевизору, чтобы провести перед ним остаток вечера. Да, теперь другие времена: все капитаны, которые отплывали раньше в море от берегов Эланда, ушли в небытие, и никто больше не рассказывает в сумерках страшилки.
С ужином было покончено, и Йерлоф опять вернулся в свою комнату.
Он поставил трость возле стеллажа и сел за письменный стол. За окном уже смеркалось. Если бы он перегнулся через стол и прижался носом к стеклу, может, тогда Йерлоф и смог бы увидеть кусочек поля к северу от Марнесса, а еще дальше — берег и темное море. Балтика, его рабочее место. Но он больше не мог проделывать подобное и довольствовался тем, что смотрел на березы позади приюта.
Власть имущие больше не называли подобные заведения приютами для престарелых, но суть дела от этого не менялась. Много раз они пытались подобрать какое-нибудь слово, чтобы звучало не так уныло. Но так или иначе все крутилось вокруг стариков, которых собрали в кучу и которые, как ни посмотри, просто сидели и ожидали смерти.
На письменном столе возле стопки газет лежала записная книжка в черной обложке. Йерлоф протянул за ней руку. Первую неделю в Марнесском доме Йерлоф просто сидел за этим самым столом и непрерывно смотрел в окно. Правда, потом он собрался, пошел в поселок и в маленьком магазинчике, где в основном продавались продукты, купил записную книжку. А вскоре он начал писать.
В книжке имелось два вида записей: мысли и напоминания. Он писал то, что надо сделать. Выполнив намеченное, он зачеркивал эти пункты, за исключением одного напоминания — побриться, которое было на самом верху первой страницы. Это он оставлял всегда, потому что брился каждый день.
Что же касается мыслей, то первой из них была: «Блаженны нищие духом, яко тех есть Царство Небесное».
А на последней странице книжки были три строчки, и все три не перечеркнуты:
