Так постепенно дошло до того, что после знакомства с каждой новой женщиной он через некоторое время в глубине души успокаивался и замечал в ее характере либо поступках и действиях хоть что-то — любую мелочь, приходившуюся не по душе; она и вызывала в нем раздражение. У Дзюмпэя это вошло в привычку — поддерживать с многочисленными женщинами поверхностные отношения, держаться от них на расстоянии. Он некоторое время встречался с такой партнершей, присматривался к ее поведению, но, дойдя до определенного предела, отношения прекращал. При расставании хотя бы не было вражды и ругани. Даже скажем так: он с самого начала избегал отношений с теми, кто не давал надежды на мирное расторжение отношений. Незаметно Дзюмпэй обрел нечто вроде нюха на удобных для себя партнерш.
Он и сам не мог понять, откуда такая способность: из глубин его природы или сформировалась апостериори. Если апостериори, ее вполне можно назвать проклятием отца. Заканчивая институт, он крепко поругался с родителем, прекратив с ним все отношения, — и лишь отцовская теория о трех женщинах, ничем, правда, не подкрепленная, не оставляла его в покое. Порой — отчасти в шутку — даже приходила на ум мысль о гомосексуализме. Глядишь, так и удастся избавиться от этого дурацкого отсчета. Однако хорошо это или плохо, но Дзюмпэй испытывал физический интерес все равно только к женщинам.
Как позже выяснилось, женщина, с которой он тогда познакомился, оказалась старше его. Ей было тридцать шесть, ему — тридцать один. Один его знакомый открывал французский ресторанчик где-то по пути от Эбису к Дайкан-яма и пригласил его на церемонию. Дзюмпэй был в летнем пиджаке в тон шелковой темно-синей рубашке «Перри Эллис». Друг, с которым он договаривался о встрече на вечеринке, прийти не смог, и поэтому он не знал, куда себя девать. Сидя в одиночестве на стуле возле стойки бара, он потягивал бордо из бокала. И вот, когда он собрался было уходить и уже начал искать глазами хозяина, чтобы попрощаться, к нему, держа в руке неизвестный коктейль фиолетового цвета, подошла высокая женщина. Первым делом на Дзюмпэя произвела впечатление ее великолепная осанка.
— Говорят, вы писатель? Что, правда? — спросила она, положив руку на барную стойку.
— В общем, похоже, что так, — ответил он.
— То есть в общем писатель? Дзюмпэй кивнул.
— И сколько у вас книг?
— Пара сборников рассказов да перевод. Ни один толком не продался.
Она окинула его оценивающим взглядом. И улыбнулась, вполне довольная увиденным.
