Как-то летом одно из наших помещений занимал детский очаг - пункт, организованный Вегетарианским обществом для маленьких беспризорных детей. Мы ребятишек называли "пунктиками" и снабжали молоком и овощами. Руководительницей очага тогда была Саша Знаменская. У нее тоже был мелодичный голос и тонкая, своеобразная манера петь русские народные песни и старинные романсы. Бывало, после трудового дня соберутся где-нибудь под луной, на ступеньках террасы, и кто-нибудь скажет: "А ну-ка, Сашенька, затяни нам "Ноченьку". Кто-то вторит, кто-то подтягивает. Не могли мы знать тогда, что это были лучшие наши дни, лучшие и неповторимые... Вася и Митрофан были неистощимыми рассказчиками. У них всегда находился новый материал для отображения кого-нибудь в лицах. Исполнительский контакт создавался на лету, один удачно и своевременно дополнял другого.
Был у наших коммунаров и другой репертуар, не имеющий почти никакого содержания, но вызывавший всегда столько смеха и веселья, что он мне запомнился. С этим репертуаром они выступали однажды зимой даже в железнодорожной колонии "Железниково" (или "Дубрава", теперь я уже запамятовала), выехав туда в сопровождении чуть ли не всех нас на санях, да не на одних, а целым поездом. То был очень морозный день, под полозьями скрипел и искрился снег. Чтобы согреться, мужчины выскакивали из саней и догоняли лошадей бегом. Инсценировали старинную песню "Три красавицы небес шли по улицам Мадрида. Донна Клара, донна Рес и красавица Пепита". "Красавицами" были Вася, Петя и Коля Любимов. Они наряжались в наши женские яркие платья, юбки и платки. Нищим, поцеловавшим Пепиту, был Митрофан, а продавцом роз - Георгий Васильев. Они изображали всё это с феноменальной серьезностью и до того смешной грацией, что трудно было от смеха не свалиться на пол. Митрофан, вместо роз, преподносил Пепите (Пете) веник-голяк. Уморительней всех выглядел наш скромный Коляшка Любимов, в сильно декольтированном платье и платочке, завязанном на затылке.
Иногда после ужина, в длинные зимние вечера, вдруг расшалившись, к ужасу хозяев, по какому-то сигналу взрослые балагуры схватывали с плиты и откуда ни попало кастрюли, крышки и сковородки и в кухне гремел душу раздирающий шумовой оркестр. Миша Благовещенский и еще кто-нибудь плясали трепака.
Тоже, конечно, зимой ставили мы спектакли. Помню "Живой труп" Толстого. Вася играл Федю Протасова, Митрофан - Каренина, Надя или Соня Никитина - Лизу, Костя был режиссером. Приезжали гости из Москвы. Петр Никитич организовывал в кухне чтения литературных произведений, пытался наладить регулярное чтение "Круга чтения" и "На каждый день", но это как-то не прививалось, хотя беседы на серьезные темы - о смысле жизни и различном проявлении нравственности и ее ступенях и о других серьезных вопросах затягивались иногда далеко за полночь.
