А ведь именно в петербургских и московских гостиных, в аллеях парка в Спасском-Лутовинове и на даче в Соколове принципы безрелигиозной или религиозно нейтральной этики стали обычной жизненной практикой, постепенно вошли в плоть и кровь людей, которые в детстве были глубоко религиозными людьми, как, например, Кавелин или Наталья Герцен. Западники, конечно, не раз грешили и вели себя в нравственном отношении предосудительно — но ни один из них не совершил ни одного злодеяния и никогда не учил других делать зло. Их потомки — студенты Грановского и Кавелина, их ученики и ученики учеников, читатели статей Белинского, читатели “Колокола” и “Полярной звезды” учились делать добро, потому что так поступают просвещенные, цивилизованные люди, а не потому, что боялись вечных мук после смерти. В этом состояло непреходящее историческое значение западничества. Тот факт, что после потрясений конца прошлого, двадцатого столетия русское образованное общество не впало в маразм анахроничной религиозности, а избрало толерантный принцип свободы совести, согласно которому религиозная вера или неверие не только неотъемлемое право каждого человека, но и его чисто личное дело, — несомненная заслуга западников. Каждый конкретный человек самостоятельно решает, верить ему в Бога или нет. Именно так сформулирован этот принцип и в действующей Конституции Российской Федерации.
Социально-генеративная функция западничества состояла в том, что, пробуждая в представителях широких демократических кругов критическое мышление и способствуя эмансипации индивидуумов, западники ускоряли объективные общественные процессы формирования интеллигенции и демократизации общественных структур. Это хорошо понимал Белинский, который в статье “Мысли и заметки о русской литературе” (1846) утверждал, что литература “образовала род общественного мнения и произвела нечто вроде особенного класса в обществе, которое от обыкновенного среднего сословия отличается тем, что состоит не из купечества и мещанства только, но из людей всех сословий, сблизившихся между собою через образование, которое у нас исключительно сосредоточивается на любви к литературе”[33] По всей вероятности, это первая в истории русской мысли констатация того факта, что в России появилась интеллигенция как новая социальная структура. Сословие просветителей — так можно было бы вслед за Белинским определить сущность этой общественной группы. Один из соратников великого критика, Николай Некрасов, именно к ней вскоре обратится с трогательным и могучим призывом:
