— Да так… тоже грузчики.
Нам обоим стало неловко и тягостно, как бывает тягостно людям, не желающим замечать того, что у них нет явного повода, чтобы расстаться, и в то же время их ничто не удерживает вместе. В душе я издевался над собой, все казалось до смерти глупым, смешным, несуразным. Но я, словно заторможенный, продолжал идти. Я был уверен, что она сама меня сейчас прогонит, сказав что-нибудь резкое, обидное, оскорбительное, после чего я, незадачливый донжуан, уже никогда не осмелюсь, не сунусь. Но она вдруг поймала мою руку и сжала так резко и судорожно, словно могла упасть без опоры.
— Как-то мне нехорошо, Петя… как-то не по себе, тяжко и муторно.
Убедившись, что меня не гонят, я стал лихорадочно изыскивать способ ее развеселить. Было самое время извлечь червонец, разыграв вокруг него фарс на тему грузчиков. Но в памяти всплыли бабьего вида толстяк и его приятель, сердце у меня сжалось от боли, и я почувствовал себя так скверно, словно облако гари вокруг, оставленное мотоциклом, не рассеялось, а еще больше сгустилось. Я вяло и безучастно протянул ей деньги, с саркастической усмешкой пробормотав:
— Возвращаю долг. Моя помощь была бескорыстной.
Она удивилась, вспомнила и рассмеялась.
— Пропьем?
IV
Лиза уже тащила меня в угловой магазин. Его будто бы знали все арбатские старухи, покупавшие у одного прилавка яблоки и мандарины, а у другого бублики, сайки и кренделя. Это развеяло мою мрачность, и мы купили бутылку красного молдавского вина, завернутую в хрустящую бумагу, пакет яблок с прилипшими к ним соломинками и, конечно, обсыпанный маком, утыканный изюмом и цукатами крендель. Вокруг этого кренделя мы умудрились разыграть целую сцену, изображая в лицах то арбатских старух, выщипывающих из него мак и цукаты, то разрумянившихся, взопревших замоскворецких купцов за самоваром и изощряясь в остротах, одна другой хлеще.
С вином и закусками мы вломились в рассохшийся, скрипучий лифт, тихонько прошмыгнули мимо соседей… Лиза убрала со столика разбросанные в беспорядке карты, пепельницу с окурками, розовыми от губной помады, водрузила на место телефонную трубку и постелила льняную скатерть. Мы стали пировать и шептаться. О чем же? Да обо всем: о ее загадочном и таинственном окне, об арбатских старухах и их умопомрачительных кладах, зашитых в перину, о способах вызывания духов с помощью дверных звонков. Это было так глупо и так восхитительно (восхитительно глупо!), что я даже забыл о тех, на мотоцикле, забыл, что Лиза вдвое меня старше, что она женщина, рядом с которой я, по существу, мальчишка. И мне надо быть настороже, чтобы мое мальчишество не обнаружилось, не проявилось неким предательским образом, иначе позор…
