Мастер игры в го | страница 7



Осложнения с матчем продолжились и после поездок в Кавана. Улаживать разногласия между мастером Сюсаем и Отакэ приглашали даже меня, хотя я был всего-навсего журналистом. Наконец 25 ноября матч продолжили.

Рядом с мастером стояла жаровня-хибачи, а сзади — еще одна, на которой кипел чайник, чтобы можно было согреться паром. По настоянию Отакэ мастер обмотал шею шарфом, который с изнанки выглядел тканым, а с лицевой стороны — валяным, и завернулся в какой-то плед, напоминающий женскую накидку. Этот плед он не снимал даже у себя в номере. Кажется, его лихорадило.

— Сэнсэй, какая у вас обычно температура? — спросил Отакэ, не отводя глаз от доски.

— Э-э… тридцать пять и восемь, тридцать пять и девять… Выше, чем тридцать шесть и один, никогда не бывает, — спокойно, будто смакуя слова, ответил мастер.

В другой раз, когда мастера спросили, какой у него рост, он сказал: «В юности, когда я проходил военную комиссию, во мне было метр пятьдесят один. Потом я подрос сантиметра на три, но с годами рост стал уменьшаться, сейчас во мне — метр пятьдесят два».

Когда в Хаконэ в разгар игры мастер заболел, врач, который его осматривал, сказал: «У него телоребенка-дистрофика. Что это за икры? В них совершенно нет мяса. Удивляюсь, как у него хватает сил двигаться? Ему нельзя давать полные дозы лекарств, только детские, как тринадцатилетнему».

6

Усаживаясь за доску, мастер, казалось, становился выше ростом. Конечно, свою роль в этом играли его мастерство, звание, умение держаться, но надо сказать, что у него было непропорциональное тело, крупная голова и вытянутое лицо. Нос, рот, уши были велики, а подбородок выступал далеко вперед. Все это хорошо заметно на снятых мною посмертных фотографиях.

Пока фотографии не были отпечатаны, меня очень беспокоило, как на них вышел мастер. Проявить пленку и отпечатать снимки я попросил в фотомастерской высшего разряда «Нономия», предупредил их, что на пленке снимки покойного мастера, и попросил обращаться с ней поосторожнее.

После Дней памяти Коё я ненадолго заехал домой, после чего мне вновь пришлось поехать в Атами. Перед отъездом я строго наказал жене переслать фотографии, как только она их получит, в Атами в гостиницу «Дзюраку». Ни жена, ни кто-либо другой не должны их видеть — снимки любительские, и, если покойный мастер получился на них плохо, лучше, чтобы ни одна душа не узнала об их существовании. В этом случае я не стану показывать фотографии ни вдове, ни ученикам мастера, а просто сожгу. К тому же у меня иногда заедал затвор фотоаппарата, и я не был уверен, что вообще что-то получится.