— В Москву-матушку! — умильно-плаксиво произнес Алексей. — В Москву златоглавую! Там церковь святая православная, всякое благолепие и благочиние! Кремль там… — зашмыгал носом, — в Москве снова начнется византийская Русь!..
Француз облегченно вздохнул, успокоился довольный, сыто улыбнулся.
— А Санкт-Петербург?
— Быть ему пусту!
— Нынешнее войско и флот?
Царевич перебил — нетерпеливо, раскрывая сивые от слез глаза:
— Флот нам неприличен! Да, неприличен! А войску быть малым — стоять ему только на границах. Моря России не надобны! Земли же у нас с избытком — дай бог и с тем порядок навести… а батюшке все чудятся на Балтике призраки торговых кораблей…
— В покое заживет при вас Россия: ни воинских тягот, ни суетных тревог! — Мсье Буланже блеснул улыбкой. Писать бросил, вкрадчиво перешел к другому: — У вас такие нежные белые руки! Они вовсе не созданы для шпаги. Они созданы для любви, — француз утомленно вздохнул — уже одолевала скука. — О, если бы я был женщиной…
Мысли царевича покатились, куда — мсье Буланже это сразу заметил. Снова показал остренькие зубки, глазки смежил.
— Мадлен до сих пор вас любит…
Употреблять «высочество» француз бросил. Уже было не надобно: видел, в глазах высокого гостя стоят сладчайшие слезы от дурмана незабытой ласки.
— Откуда вы все знаете? — вскричал в изумлении Алексей.
Мсье Буланже вертко и быстро вдел ступни в восточные загнутые туфли. Проскользил мимо по-кошачьи.
Стало совсем тихо. Царевич невидяще и тупо уставился в потолок. На душе было горько и пусто. И страшно. Страшнее страшного. Почудилось, кто-то идет. Кто? Подхватился, хотел бежать и… увидел женщину.
Она была в тончайшем голубом платье, расшитом по подолу розами и золотом. Не человек — дивное привидение, плыла или шла — сразу не понять. Брови подвижны, светло-рыжие волосы распущены, как у русалки, глаза зовущие, изумрудные — летели навстречу. Она шла и быстро, и медленно. На ходу платье облегало тугобедрую фигуру несказанного соблазна. Подошла легко, воздушно, обдала ароматом. Коснулась нежными пальчиками оцепеневшего лица царевича.
— Мадлен?! — сладко, в приливе счастья простонал Алексей, ничего не понимая.
— Это я, мой милый царевич. Я приехала в Россию, чтобы вас спасти…
Он затрепетал в изнемогающей нежности. Увидел совсем близко блестящие глаза, свежие приоткрытые губы. Потянулся к ней и застыл, вспомнив, как досталась ему ее первая сладость. Такими глазами она смотрела на него там — в Карлсбаде, тогда…
