– Это ты мне? – все еще улыбаясь, обернулся тот, в безрукавке.
– Тебе. Может, хватит? Заладил – здорово, здорово...
– Но ведь проиграли же! Факт!
– Ну и заткнись.
– Чего это мне затыкаться? Против факта не попрешь.
– Сказал – заткнись!
– А мне до лампочки, что ты сказал. Плевать, понял?
– Вот как? – проговорил тощий с какой-то усталостью. – Вот как?.. Ну зачем ты так ответил?.. Не надо было так говорить... Это ты напрасно... Ей-богу, напрасно... Я не виноват...
Он повернул голову к солнцу, и стало видно, что глаза у него серые и действительно какие-то усталые, почти без выражения. Он подошел к счастливому парню в безрукавке, который уже повернулся к своему другу, и, сморщившись от напряжения, воткнул ему в спину нож. Нож был ресторанный, с дутой ручкой, но конец у него оказался отточенным и потому почти до конца вошел в спину. Парень в безрукавке обернулся с удивлением, но тут же веснушки растворились на его посеревшем лице. Он тихо, будто через силу захрипел и соскользнул на пол. Безрукавка быстро наполнялась кровью.
Толстяк схватил за горлышко зеленоватую бутылку с еще недопитым вином и бросился к убийце. Но тот быстро и безошибочно пробежал между столиками, перепрыгнул через стойку и скрылся в подсобке. Он надеялся через служебный вход выскочить в парк, но дверь оказалась запертой, ею вообще не пользовались. Тогда он хотел снова выскочить в зал, но по узкому коридору на него уже шел толстяк. Убийца был безоружен, его нож еще торчал в спине убитого, а проскочить мимо здоровяка было невозможно. В последней надежде он рванул узкую боковую дверь, нырнул в кладовку и заперся изнутри. Тогда рыжий, отбросив бутылку, накинул щеколду, повесил лежавший рядом замок и защелкнул его.
– Оттуда можно выбраться? – спросил он у буфетчицы, которая стояла тут же, прижав руки к груди.
– Нет. – Она покачала головой.
– Тогда смотрите за ним, – сказал толстяк, – я сейчас. Пойду за милицией.
Буфетчица кивнула:
– Пусть сидит.
– Там в кладовке у вас есть топор, молоток, секач какой-нибудь?
– Молоток.
– Хорошо. Я быстро. Пусть сидит. – И он выбежал на улицу.
Пенсионер, сидевший за крайним столиком, доел мороженое, вытер ладонью губы, поднялся, одернул пиджак, поправил одинокий остроконечный орден на лацкане и вышел, словно бы не интересуясь происходящим. Конечно, ему было любопытно, но он трусил и, отойдя метров двадцать, присел на парковую скамейку.
Несколько мужчин из соседнего дома, задержавшись здесь после работы, тоже покинули кафе. Все происходящее было настолько непривычным для них, что они ушли, не пытаясь даже понять, что случилось, из-за чего, с кем. Последний чуть было не наступил на струйку крови, вытекшую из-под убитого, но в последний момент шарахнулся в сторону, однако на ногах устоял, выровнялся и, прибавив шагу, догнал сослуживцев.
