Наступает ночь. Карадаг превращается в черный силуэт на фоне мерцающего неба, а громадная красноватая луна поднимается все выше, бледнеет, уменьшается в размерах и, наконец, сжавшись и окаменев, зависает у нас над головой неестественно и страшновато...
А потом вдруг оказывается, что чекушка позорно мала, и запорожский казак Иван Иванович, потрясая над головой золотистой граненой бутылкой, победно пробирается к нам сквозь толпу, и мы понимаем – ничто его сейчас не сможет остановить, отвлечь, увлечь... Разве что шаловливые стихи Жоры Мельника...
Который день не пью – какое время!
Знакомых узнаю. Исчезло бремя
Похмельных дел с утра и прочих рвений.
Волшебная пора для вдохновений!
Который день не пью – какая мука!
Жизнь трезвую мою обвила скука!
Я – дикая лоза, я в клетке птица.
Ну, что еще сказать? Хочу напиться!
И вот декабрь.
Идет мелкий моросящий дождь. Совершенно пустая набережная. От могилы Волошина на холме до профиля Волошина на Карадаге ни единой души. Невидимая в темноте, шуршит зябкая волна. Промокнув насквозь, уже в сумерках бреду к «Камелоту». Окна только этой кафешки чуть светятся в тумане. Вжавшись в дальний угол, сидит единственный посетитель – печальный Жора. Перед ним чекушка, и в ее гранях играют золотистые блики от постреливающих поленьев камина.
– Жора, ты как здесь оказался?!
– Понимаешь, это... Жду весну.
– Так декабрь за окном!
– Вот и жду. А тут ты появился... Почти весна.
– А мне завтра на московский поезд!
– Садись... Дождемся.
Какое счастье!
Но это декабрь.
А сейчас июль – самый жаркий месяц, самое яркое солнце и самые красивые красавицы, съехавшиеся со всех концов нашей необъятной, но дождливой и туманной родины. А каков бытующий здесь закон – если уж приставать к девушке, то выбирать надо бледнокожую – у нее весь отпуск впереди. А загорелые не завтра-послезавтра уедут.
Сам того не замечая, Андрей присматривался не к девушкам в прозрачных туниках, а к девочкам – с кем идут, какие у них отношения с папами, с дядями, с прохожими. Все случившееся с Леной он невольно примерял к этим веселым, визжащим существам, и день уже не казался ему столь же ярким и праздничным, как для этих утомленных солнцем и морем отдыхающих, загорающих, выпивающих. В какой-то момент ему показалось, что впереди идет Лена, он даже прибавил шагу, почти догнал девочку, уже протянул было руку, чтобы коснуться ее плеча, и, только когда она повернулась, спохватился.
– Ну, ты даешь, Андрюшенька, – пробормотал он про себя. Девочка ничего не заметила, да и женщина, с которой она шла, не обратила на него внимания. – Так и вляпаться недолго.
