Жизнь постепенно возвращалась в эти священные места, но как-то своеобразно, бутылочно. Ни черновиков писательских, ни сломанных авторучек или карандашей, ни спрессованных временем рукописей с авторской правкой...
Не попадалось.
А какие стихи звучали здесь при восходе луны или на рассвете, какие рождались формы и рифмы! Какие трепетные юные дарования обретали здесь признание, уверенность, а то и любовь! И не только в стихах, ребята, не только в стихах, но и в жизни тоже, потому что вокруг кипела, бурлила, клокотала жизнь. А какие крылья вырастали у них за спиной, и как, взмахнув этими белыми крылами, устремлялись они в предрассветное небо, и там, в вышине, в первых лучах солнца, эти крылья становились розовыми, и розовой казалась жизнь, которая ожидала их на земле. А чтобы окунуться в эту счастливую жизнь, юным дарованиям достаточно было просто сложить нежные, как пеликаний пух, крылья за спиной и скользнуть по воздушным струям на эти вот аллеи, в эти вот восторги, искренние и вдохновенные, в эти свои же счастливые рифмы и формы.
И никто этому не удивлялся, потому что вокруг был Коктебель.
Тот еще Коктебель, ушедший ныне в геологические пласты. Как сказал поэт Жора Мельник: «Прощай, мой Коктебель конца семидесятых, с недорогим сухим разбавленным вином...» Он же произнес и не менее печальные слова и не менее прекрасные: «Прощай, мой Коктебель, ты мне не по карману...»
Но я еще вернусь и к поэту, и к его произведениям.
Света подошла к балконной двери и, чуть раздвинув шторку, увидела внизу Андрея. Он, не оглядываясь, дошел до угла дома и повернул налево. В полной уверенности, что Света наблюдает за ним с балкона. В прежние годы он всегда оглядывался, всегда махал ей рукой влюбленно и радостно. В те годы они только так и расставались – влюбленно и радостно, в полной уверенности, что увидятся снова через полчаса. Только полчаса требовалось Андрею, чтобы выбрать на соседнем рынке креветок, самых крупных и красных, чтобы выбрать красное вино каберне и самый большой арбуз, глухо и многообещающе потрескивающий в своих алых глубинах...
Какие были времена!
«Но мне их не вернуть ни памятью, ни сном» – как выразился однажды все тот же Жора Мельник. Он знает, о чем говорит: в этом году ему шестьдесят, шестого мая.
Не забыть бы в суете, глупой и бестолковой.
Убедившись, что Андрей ушел, Света вернулась на кухню и, сдвинув от сосредоточенности брови, аккуратно, до последней капли, слила недопитый коньяк из чашек и из бутылки в одну рюмку, огорченно хмыкнула – маловато набралось – и выпила.
