Со стесненным сердцем он поднял кота и посадил себе на колени. Эман усердно замурлыкал, блаженно жмуря глаза, а пан Михл сидел, не двигаясь и гладил его, озабоченно и с сожалением поглядывая на непрочитанную газету.
Этой ночью пан Михл взял Эмана к себе в постель. «Может, завтра его уже не станет, пусть хоть понежится». Всю ночь пан Михл не спал, часто подымался, чтобы потрогать кота рукой. Нет, с ним как будто ничего. И нос холодный. После каждого поглаживания кот начинал мурлыкать чуть ли не в голос.
— Вот видишь, — сказал пан Михл наутро, — паштет-то был хороший, правда? Но вечером я сам его съем, чтоб хоть знать, что это такое. Не думай, пожалуйста, что я буду всю жизнь кормить тебя паштетами.
Эман разинул рот, чтобы издать нежное и хриплое «мяу».
— Погоди-ка, — воскликнул пан Михл строго, — ты не хрипишь? Покажи глаза.
Кот уставился на хозяина неподвижным взглядом золотых глаз.
«Уж не паралич ли это глазных мышц? — ужаснулся пан Михл. — Какое счастье, что я и в рот не взял этого паштета. А какой у него был аромат!»
Когда пан Михл вернулся вечером домой, Эман с урчанием долго терся о его ногу.
— Ну, — спросил пан Михл, — как дела? Покажи глаза.
Эман махнул хвостом и уставился на хозяина золотисто-черными глазами.
— Еще не все позади, — поучал его пан Михл. — Иногда отравление начинается через тридцать шесть часов, понимаешь? А как стул? Нет запора?
Кот снова потерся о его ногу и сладко мяукнул хриплым голосом. Пан Михл поставил на стол паштет, положил рядом газету. Эман прыгнул на стол и стал переминаться, царапая когтями скатерть.
Пан Михл понюхал паштет; пахло приятно, но, черт его знает, вроде по-другому, не как вчера.
— Нюхни, Эманчик, — попросил его пан Михл, — хороший паштет?
Приблизив к банке короткий нос, кот подозрительно принюхался. Пан Михл испугался. Может, выкинуть этот проклятый паштет? Кот чует, что с паштетом что-то неладно. Нет, не буду я его есть. Не хватало еще отравиться. Выкину, и дело с концом.
Пан Михл перегнулся через подоконник, выбирая место, куда закинуть консервную банку. Вон туда, на соседний двор, под акацию. «Жалко паштета, — подумал пан Михл, — такой дорогой… Настоящий страсбургский. И никогда я его не ел. Может, он и не испорчен вовсе, но… Нет, не стану его есть, но уж коли выброшены такие деньги… Хотелось бы когда-нибудь попробовать. Хоть раз в жизни. Страсбургский паштет, это такое лакомство!»
— Господи, жалко-то как! — жалобно приговаривал пан Михл. — Ни с того ни с сего взять да выкинуть…
