И он понимал: его авторитет еще возрастет, если он наконец научится читать и писать. Если станет тем, кто все записывает и ведет письменные протоколы. Эта мысль превратилась в навязчивую идею: надо непременно фиксировать и обобщать в письменном виде сведения, объем которых неуклонно растет.
В самом деле, похоже, время пришло. Родители уже обсуждали эту тему. Отец подарил ему шляпу, какие носят взрослые, и сказал, что ему пора учиться читать.
Но где? У иезуитов? Послать хотя бы одного ребенка учиться к иезуитам или к францисканцам считалось признаком особой набожности и поднимало авторитет семьи. Но у отца имелись возражения. Правда, неясно, какие именно. Что-то вызывало у него тревогу, вот и все.
Сам мальчуган, с одной стороны, был не прочь пойти к иезуитам. Но с другой стороны… Он получал огромное удовольствие, оттого что приобрел вес среди друзей, а в таком случае ему не миновать надолго с ними разлучиться. И травле свиней придет конец. Конец ощущению власти и признанию, конец слежке, объектом которой — для него отнюдь не в последнюю очередь — была и Мария.
Нет, к иезуитам его не отправят. Отец решил сам учить Мане. И при всей любознательности мальчик, занимаясь с отцом, продвигался вперед совсем не так быстро, как мечтал, ему не давала сосредоточиться та странная внутренняя сила, которая принуждала его здесь, дома, закрывать глаза и ничего не воспринимать. Стоило сесть с отцом у стола, и на Мане мгновенно наваливалось свинцовое оцепенение, настолько сильное, что он даже не мог выдать его за сосредоточенность. Глаза то и дело закрывались. Да, конечно, спал он плохо, засыпал слишком поздно, да и после спал плохо. Но дело было не в этом.
Отец откуда-то привез карточки, размером вроде игральных, но чуть потолще, на каждой по букве. И он учился распознавать эти буквы. Потом отец стал выкладывать из букв цепочки-слова, а он должен был связать буквы между собой. Так продолжалось неделями. Ему хотелось учиться писать, но отец, эта неприступная фигура подле него, источающая крепкий запах и бубнящая над его склоненной головой, — отец сказал, что сперва положено учиться читать. Самое главное — уметь читать.
Все время эти карточки и тяжелые веки. И вот, наконец, можно опять выбежать на улицу, где были свет, и сила, и неусыпное живое внимание.
Фернанду тем временем определили в публичную школу на улице Консоласан.
Почему ему-то нельзя тоже ходить в эту школу? Однажды утром он взял и отправился туда.
