— Про шо з тобой балакать? — Валентина встала прямо напротив меня. Ее красная губная помада размазалась в уголках рта.
— Мне кажется, ты знаешь, Валентина.
— Знаю? Шо я знаю?
Я собралась здраво все обсудить, хладнокровно представить веские доводы и добиться в конце концов любезного признания вины — покаянной улыбки и согласия с необходимостью перемен. Но я испытывала только жгучую, слепую ярость, и хладнокровие мне изменило. В голову ударила кровь.
— Тебе самой за себя не соромно? — Я перешла на украинско-английский суржик — беглый и отрывистый.
— Со-оромно! Со-оромно! — фыркнула она. — Тебе должно буть соромно, а не мине. Чого ты не ходишь до мамы на могилу? Чого не плачешь, не носишь цветов? Чого ты сюды лизешь?
Мысль о том, что мама лежит забытая в холодной земле, тогда как эта самозванка хозяйствует у нее на кухне, вызвала у меня новый приступ бешенства:
— Не смий говорить за мою маму! Не смий даже упоминать за нее своим противным ротом — полуфабрикатов объилась!
— В тебя вмерла маты. Твой батько женився на мени. Тебе не нравиться. Ты мишаеш. Я понимаю. Я ж не дура.
Она тоже говорила на суржике. Мы лаяли друг на друга, как две дворняжки.
— Валентина, почему ты издашь на двух машинах, а у моего батька не хватае грошей, шоб заплатить за ремонт одной? Почему ты балакаешь по телефону з Украиной, а он просе у меня грошей на оплату счетов? Объясни наконец!
— Он давав тебе гроши. А сичас ты их ему виддаешь, — съязвил большой красный рот.
— Почему мой батько должен платить за твои машины? Оплачивать твои телефонии счета? У тебя есть работа. Ты зарабатываешь гроши. Ты должна вносить свою лепту в семейный бюджет. — Я накрутила себя — меня охватил праведный гнев, и из уст посыпалась диковинная смесь английских и украинских слов.
— Твой батько ничего мине не покупав! — Она наклонилась и заорала мне прямо в лицо, обдавая брызгами слюны. Я почувствовала запах подмышек и лака для волос. — Ни машины! Ни украшений! Ни одёжи! — (Она говорила «одьожи».) — Ни косметики! Ни билья! — Она задрала верх футболки и показала свирепые груди, торчавшие словно две боеголовки из реактивной установки — зеленого атласного бюстгальтера с эластичными вставками, перетянутого ленточками, отделанного лайкрой и украшенного кружевцами.
— Я усё купую! Роблю и купую!
Когда дело дошло до грудей, я была вынуждена признать свое поражение. Я лишилась дара речи. В наступившей тишине услышала монотонный голос отца в соседней комнате. Он рассказывал Майку о карандашах в космосе. Я уже слышала эту историю сотни раз. Майк тоже.
