Следующая проблема — грязь в доме. Дерьмовый пылесос. Старенький «гувер-джуниор» не собирал всего мусора. Валентина увидела рекламу пылесоса для цивилизованных людей. Голубого. Цилиндрического. Не надо наваливаться всем телом — сам все высасывает. Отец оформил еще одну покупку в рассрочку.
Все это рассказал мне отец — естественно, как это выглядело с его стороны. Возможно, события можно было увидеть в другом свете, более выгодном для Валентины. Но я даже не хотела об этом думать. Представила себе отца — дряхлого и сутулого, трясущегося в бессильной злобе, и меня охватил праведный гнев.
— Папа, ты должен сопротивляться. Просто скажи ей, что не обязан выполнять все ее прихоти.
— Гм-м, — сказал он. — Так.
На словах он соглашался, но голос звучал неуверенно. Ему нравилось жаловаться и искать сочувствия, но он не собирался ничего менять.
— Она питает нереальные надежды, папа.
— Но она в етом не винувата. Она верить усей етой западной пропаганде.
— Так, может, ей лучше поучиться? — язвительно заметила я.
— Но ты усё равно лучче не говори про це Вере.
— Разумеется. — (Жду не дождусь!)
— Понимаешь, Надежда, она не поганый чоловек. В нее просто неправильни представления. Она не винувата.
— Посмотрим.
— Надежда…
— Что?
— Не говори про це с Верой.
— Почему?
— Она буде смеяться. Скаже, я ж тебе говорила.
— Ничего подобного. — (Я знала, что так оно и будет.)
— Ты ж знаешь, який она чоловек, ета Вера.
Я чувствовала, как вопреки своей воле втягиваюсь в эту мелодраму — возвращаюсь в детство. Меня словно захватывал пылесос для цивилизованных людей, высасывающий весь мусор. Засасывал в пылевой мешок прошлого, набитый плотными серыми воспоминаниями — бесформенными, смутными, нечеткими комками, погребенными под вековечной пылью. Пыль лежала везде — она душила меня, хоронила заживо, засыпая и наполняя легкие, так что я уже не могла ничего видеть, не могла дышать и лишь восклицала:
— Папа! Почему ты всегда так злишься на Веру? Что она такого сделала?
— Ох, ета Вера. Она была така властна, даже ребенком. Цеплялася за Людмилу железной хваткой. И сосала, сосала, сосала. Такий характер. Плакала. Крычала.
— Папа, она же была грудным младенцем. Она не могла иначе.
— Гм-м.
Моя душа вопила: «Ты должен нас любить. Ты обязан нас любить, какими бы плохими мы ни были! Именно так поступают нормальные родители!» Но я не могла сказать об этом вслух. Да и в любом случае, наверное, он не виноват. Его же вырастила баба Надя с ее пустыми борщами и строгими наказаниями.
