Я поняла — и Майк одновременно понял, — что он по уши втюрился. Какой идиот!
— Хорошо, где она остановилась в Питерборо? — спросил Майк. — Возможно, мы заедем к ней домой? — Теперь он был встревожен не меньше моего. И вероятно, заинтригован.
Мы все втроем загрузились в машину. Отец надел свой лучший пиджак и засунул коричневый конверт во внутренний верхний карман, у самого сердца. Он показал нам дорогу, и мы выехали на узкую улочку с рядом однотипных кирпичных домов, недалеко от центра города. Остановились возле дома с калиткой; к дверям вела разбитая щебеночная дорожка. Отец моментально выскочил из машины и побежал по дорожке, сжимая в руках конверт.
Я взглянула на отца со стороны, и меня поразили его старческий облик, сутулая, шаркающая походка. Но глаза у него при этом горели. Он позвонил в дверь. Тишина. Позвонил еще раз. И еще раз. И еще. Звонил все дольше и дольше. Через некоторое время послышался скрежет подъемного окна. Отец с нетерпением вздернул голову. Протянул конверт. Руки у него тряслись. Мы оба затаили дыхание, ожидая увидеть красивую блондинку с огромным бюстом, но вместо нее из окна высунул голову мужчина. На вид ему было лет сорок — с пышной каштановой шевелюрой и в белой рубашке с расстегнутым воротом.
— Проваливай, слыхал? Вали отсюда!
У отца отнялся язык. Дрожащими руками он протягивал конверт.
Шатен не обратил на конверт внимания.
— Ты нас уже достал! Сначала прислал письмо от адвоката, потом доставал ее на работе, а теперь явился домой. Ты вывел ее из себя. Так что теперь проваливай и оставь ее в покое! — Мужчина с грохотом захлопнул окно.
Отец весь как-то съежился и согнулся, застыв на месте. Майк обнял его за плечи и повел обратно к машине. Когда мы вернулись домой, отец почти ничего не говорил.
Майк сказал:
— Мне кажется, Николай, вы еще легко отделались. Советую вам завтра же положить эти деньги обратно в банк и забыть о ней.
Отец смущенно кивнул.
— Считаешь меня повным придурком? — спросил он Майка.
— Нет, что вы! — возразил Майк. — Любой мужчина может потерять голову из-за красивой женщины. — Он поймал на себе мой взгляд и улыбнулся, как бы извиняясь.
Отец немного воспрял духом. Его мужская гордость не пострадала.
— Да, я не хочу больше иметь з нею нияких дел. Ты обсолютно правый.
Было уже поздно. Мы попрощались и собрались в долгую дорогу обратно в Кембридж. Когда уже уходили, зазвонил телефон, и мы услыхали, как отец говорил по-украински. Я не слышала, что именно он говорил, но медлительные, мягкие нотки казались подозрительными. Наверное, нужно было остановиться, прислушаться и вмешаться, но я так устала, что мне хотелось поскорей домой.
