Дежурная постоянно подходит к соседу. Проверяет, как он. «Ты чего там дымишь? (Сигареты в карцере запрещены.) Смотри, чтобы я тебя в последний раз видела!»
— Свет! А тебе какие мужики нравятся?
— Высокие.
— Вот я высокий. А глаза какие?
— Голубые.
— Вот у меня голубые.
Голос Лехи из один-пять:
— А звать тебя как?
— Ромка-бандит.
— А я думал, Хуйлио Иглесиас!
— Свет! А ты музыку любишь?
— Люблю.
— А слышала, как вчера пели?
— Слышала.
— Понравилось?
— Понравилось.
— Мне тоже понравилось.
Немного помолчав:
— Это я пел!
Так-так… Выяснилось, что «эта сторона теплая». Выходит, мне просто повезло.
— Свет? А ты принадлежишь к интеллектуальному большинству или к интеллектуальному меньшинству?
— А что это такое?
— Как что? Интеллектуальное меньшинство — это голубые и лесбиянки! А интеллектуальное большинство — это обычные люди, которые к противоположному полу равнодушны.
— Све-ет! Ну, мы часочек найдем?
— Найдем!
— Так ты еще не передумала?
Молчание.
— Свет? Ты еще не передумала?
Молчание. Другой голос:
— Она уже под впечатлением!
29 марта, суббота, 6 часов утра
Крыса опять не беспокоила. Сегодня вечером кончаются мои пять суток. Интересно, куда же меня теперь: «домой» или в другую хату?
Ладно, посмотрим.
Кстати, адвокат вчера сказал, что на суд (о продлении срока содержания под стражей) меня, возможно, все-таки повезут. Несмотря ни на какие мои «письма». Впрочем, может, оно и к лучшему…
Впечатлений больше. Плюс следователь еще на неделе должен явиться.
Какой-то «акт экспертизы» мне показывать. В общем, я чувствую, неделька предстоит еще та!
— Све-ет!
— А?
— Ты как?
— Нормально!
— Как спала?
— Отлично! Как упала вечером, так сразу и уснула!
— Да я слышал! Храпела на всю кичу! С добрым утром!
— Лех! Тебя за что закрыли?
— Сутки? Мусору физической расправой угрожал!
— Ну да? Не били?
— Так… пизданули пару раз…
Вернулся в свою камеру. Домой. Ну, слава Богу. Сокамерники встретили меня как родного. Обрадовались, похоже, совершенно искренне. Объятия, похлопывания по спине и пр. и пр. Оказывается, они давно уже знали, что я в карцере и даже посылали мне туда «грев, который по дороге спалился: тепляк и пр.». Т. е. посылали по своим тюремным каналам передачу, которая, однако, не дошла. Теплое белье и пр.
Из трюма меня подняли (вывели из карцера) где-то часов в одиннадцать. Сначала завели на сборку. В огромную холодную пустую камеру с лавками вдоль стен и грязным туалетом в углу. Со мной еще четыре человека. На сборке просидели часа полтора. Естественно, разговорились. Выяснилось, что двое — с тубонара (туберкулезники), а еще двое — чуть ли не из соседней хаты. Знают «Андрея курского» из моей камеры. (Андрей у нас действительно есть. И действительно, вроде, из Курска.) У нас, говорят, хата такая же, только поуже.
