Джип издал вопросительный звук.
— Это смешение времен, — простонал я, — у меня от него голова идет кругом. Неужели времена постоянно так перепутываются?
Джип покачал головой:
— Тут нет никакой путаницы. Суда с прямым такелажем, с колесами на корме, даже жестяные мониторы — где-то в тысяча восемьсот пятидесятых — шестидесятых годах их можно было увидеть здесь пришвартованными вместе.
Я кивнул, тщательно изучая Джипа.
— Ты это помнишь, да? Со времен своей молодости?
— Я? — Джип улыбнулся. — Нет, черт побери! Я не такой уж старый. Они все исчезли к тому времени, когда я родился, не считая, может быть, парочки судов с колесами на корме. Впрочем, там, где я рос, ничего такого не было. И ни капли моря. Только волны зерновых посевов, миля за милей. Говорили, что они похожи на океан, — да что они понимали? Они никогда его и в глаза не видели — так же как и я. До тех пор пока не сбежал на побережье; тогда-то я увидел море и с тех пор никогда с ним не расставался. Даже несмотря на то что получил нашивки капитана как раз вовремя, чтобы идти на войну против подлодок.
Теперь я уже поразился другому: Джип казался далеко не таким современным, чтобы сражаться против подлодок. Против тунисских корсаров — пожалуйста, но против немецких подлодок — нет. Из-за этого его «вневременная» личность казалась еще более невероятной, чем Молл.
— Похоже, тебе досталось. А где же ты был? На Северном море? В мурманских конвоях?
— И там, и там. Но я родился задолго до начала века в Канзасе. Мне было где-то около шестнадцати, когда я сбежал, я ведь говорил о Первой мировой войне. — Он вскинул голову. — Я здесь просто застрял, вот и все. В тенях, в точности как вон те корабли. Как все, что мы видим, — эти песни из старых рабовладельческих загонов, маленькие рыбацкие деревушки, вся эта чертова река под нами. Все это — часть того, что создает это место, его характер, его образ. Это тень. Она еще не исчезла, пока — нет. Она продолжает болтаться за пределами Сердцевины, но цепляясь за это место. Может быть, она ощущается, но остается невидимой, хоть проживи здесь всю жизнь. Разве что в один прекрасный день завернешь за правильный угол.
— За какое место… — попытался я спросить. Но мои слова утонули в реве буксирного гудка и неожиданного взрыва активности на палубе.
Джип выкрикивал приказы и повернул руль. Пирс явился снизу со своей трубой и вызвал обе вахты. Мы подошли к пустому причалу, и на «Непокорной» начали работу. В результате я остался единственной бесполезной персоной на борту, не считая, пожалуй, зловещего маленького трио, спрятавшегося в каюте на полубаке, но они с трудом могли сойти за людей. Я подумал было занять свою полуразрушенную клетку, но к ней не было доступа с юта. С буксира были подтянуты мокрые тросы и переброшены смутно видневшимся фигурам на набережной. Я как раз пытался проскользнуть между ними, когда Молл позвала меня голосом, прозвучавшим не хуже пароходного гудка, и от неожиданности я чуть не повис в ослабленной петле.
