Разорванный круг | страница 111




Алексей Алексеевич задумался. Счастье… Он не считал себя несчастливым, но, только встретившись с Леной, понял, что счастлив никогда не был. Удивительно, как в те дни ушла из памяти Тася. Словно растаяла. И сейчас уходит, когда он рядом с Леной, и угрызений совести он не испытывает. Он у Таси ничего не ворует, ничего не отнимает. У них совершенно не изменились отношения. Они всегда были ровные, спокойные. Им ничего не стоило расстаться на любой срок без огорчения и встретиться, не испытывая особой радости. Так было уже в первые годы их совместной жизни, когда он учился в институте, а она металась между Ярославлем и Темрюком. Никто не скучал друг о друге. Если разобраться, то они, пожалуй, даже не друзья. Дружба подразумевает полное понимание, какое-то взаимное вхождение, вторжение в жизнь каждого. А они хоть и жили под одной крышей, а были похожи на две жидкости, никогда не смешивающиеся. 


20 сентября 

«Получила первое письмо. Не удержалась, чтобы не переписать.

«Родная моя Аленушка! (Ах, непослушный, я же говорила, что это имя вызывает у меня грустные ассоциации.) Я, кажется, не заслуживаю твоей любви. Ну на самом деле: уехал — и ничего, даже слова утешительного не сказал, думай, мол, что хочешь. (Я и думала, что хотела, и, разумеется, видела все в самом радужном свете, рисовала самые отрадные картины.) Но ты знаешь: это не от черствости — от честности. Боялся наговорить лишнего в минуту порыва. А сейчас — могу. Я не мыслю существования без тебя. (И я тоже.) Уеду. Куда — не знаю. Но только туда, где мы спокойно сможем быть вместе. Когда я представляю себе нашу комнату, где будут висеть твои платья, стоять твои туфли, комнату, насыщенную запахом твоих волос (Ну, это уж твое воображение. Волосы мои не так пахнут, чтобы наполнить всю комнату. Простить? Простить.) и твоих духов (Ой, ой, Лешка, ведь при тебе я ни разу не душилась. Ладно, прощу и это.), у меня дыхание перехватывает.

Не сердись, что не писал тебе так долго. (Хорошо, что неделя показалась тебе долгой.) Месяц отсутствовал — и на производстве все пошло не по-моему. Пришлось поднажать, чтобы войти в ритм. Все прочее отодвинул на второй план. (Вот я и боюсь, что моя участь — оставаться на втором плане.) Сказалось и очень серьезное отношение к нашей «проблеме». Большое видится на расстоянии. Нужно было время, чтобы определиться, чтобы ощутить всю остроту тоски по тебе, почувствовать, что без тебя нет меня. (Это я и хотела услышать от тебя, и не в горячую минуту, а после трезвого размышления.) Осталось три месяца сумасшедшей напряженной работы. Наберись терпения, жди…»