,
восточный холодный пот, танжерский[10] скрежет зубовный, китайскую головную боль во время ломки в жутком гостиничном номере где-то в Ньюарке[11],
бродили бродили бродили по полуночным вокзалам, не зная, куда уехать, и уезжали, не оставляя ни боли ни сожалений,
подкуривали в товарняках-варняках-няках, брели по колено в снегу на далекие фермы сквозь ночь праотцов,
изучали Плотина, Эдгара По, Сан Хуана де ла Крус, телепатию, боп, каббалу, и космос бросался к ногам их в Канзасе,
шатались по дорогам Айдахо, искали индейских мистиков, настоящих индейских мистиков,
видели Балтимор, пылавший в небесном экстазе, и думали, это просто съезжает крыша,
под моросящим зимним дождем садились в машину к Китайцу из Оклахомы,
жалкие и голодные, тащились через весь Хьюстон[12] в поисках джаза, секса, хоть супа, хотели поговорить с богатым испанцем об Америке и о Вечном (напрасный труд!), и потом уплывали в Африку,
исчезали в кратерах мексиканских вулканов, оставив лишь тень от брезентных штанов да лаву и пепел поэзии, рассыпанный в очаге, в Чикаго,
и снова на западном побережье преследовали ФБР, с бородами и в шортах, большие глаза пацифиста, сексуальный загар, и листовки «попробуй врубись»,
выжигали сигаретами дырки в руках, протестуя против табачного дурмана капитализма,
раздавали на Юнион-Сквер[13] ультракомми-брошюры, плакали и раздевались под плач сирен в Лос-Аламосе[14], и плакали на Уолл-стрит[15], и паром Стейтен-Айленда[16] тоже оплакивали,
голые, с криком падали в обморок в белых гимнастических залах и трепетали при виде строения прочих скелетов,
кусали копов за шею и сладострастно визжали в «клетках», виновные лишь в содомии да в собственном кайфе,
ползали на коленях и выли в метро, махали яйцами и стихами, когда их стаскивали с карнизов,
подставляли послушную задницу безгрешным мотоциклистам и стонали от радости,
отсасывали у матросов, этих земных ангелов, и давали отсасывать им, о нежность Атлантики, о Карибская нега,
трахались утром, трахались вечером, в зарослях роз, на газонах общественных парков, на кладбищах, и раздаривали сперму каждому, кто мог и хотел,
силились рассмеяться, но только икали и всхлипывали под конец в кабинке турецкой бани, а нагой белокурый ангел пронзал их мечом,
променявшие своих мальчиков на трех одноглазых старух судьбы: старуху гетеросексуального доллара, старуху, мигающую из утробы, и старуху, отсиживающую свою жопу и режущую тонкую нить интеллекта на ткацком станке ремесла,
