?
— Хотелось бы, но нет. Я знаю разработчика. По своему строению это хитрые механизмы захвата. Их нельзя вскрыть отмычкой или сломать.
— Что, если я сломаю тебе руки и ноги? Мы могли бы вытянуть их через наручники?
Пальцы его ног воспротивились этой идее, но ее размышления ему понравились. Она была бы хорошей женой для него.
— Не стоит этого делать. Наручники сокращаются автоматически. Они держат в постоянной хватке то, что в них находится.
— Черт возьми.
Он не понял, имела ли она в виду его ситуацию, или она только пыталась справиться со своими цепями.
— Алия, каковы твои шансы на спасение?
— Не слишком хорошие. Я вывихнула плечо. Я не вижу камер. А ты?
— Нет, но они могут быть неподалеку. Нас могут услышать. В соседних зданиях может вестись наблюдение.
— Мы это узнаем, не так ли? — Он услышал ее ворчание и длинная цепь ударилась об землю. — Прогресс.
— Превосходно. — Если она сможет убежать, он понял, что ему сделать. Горизонт становился лиловым. — Я закончу историю.
— Про Роланда и Иллисию? Сейчас? О! Сукин ты сын.
— Ты поймешь. — Михаил пробежался по истории так быстро, как мог. — В конце концов, Роланд нашел ее. Она пряталась в монастыре. Он пришел как скелет, кающийся в содеянном, но пришел слишком поздно. Она умирала.
— Умирала?
Другая цепь ударилась о землю.
— Она съела ядовитый гриб. Это не важно. Дело в том, что она приняла извинения Роланда. И предоставила ему выбор. Либо умереть вместе с ней, либо выпить ее и быть свободным.
— "Выпить ее", из-за этого он и влип во все это.
— Выбор, который она предложила, заключался в том, что он должен выпить ее полностью, забрать душу.
— Он не был принцем, а она не была врагом. Он не имел права сделать это.
— Он был ее обещанным супругом. Слушай. Один из супругов может освободиться от связи, если выпьет другого.
Даже цепи повисли в тишине, пока она обдумывала сказанное.
— Ты понимаешь? Если ты проглотишь душу, ты не будешь тосковать по второй половине.
— Ты мог сразу это сделать. Ты мог прикончить меня у бассейна и уйти, — тихо сказала она.
Михаил рванул свои наручники в отчаянии.
— Нет! Ну, да. Я мог бы. Но сейчас дело не в этом. Вовсе нет.
— Подожди секунду, я почти закончила.
Затем тише она сказала самой себе:
— Это будет больно.
Он услышал мягкий щелчок и она закричала:
— Ублюдки! Гребанные Менисотцы! Будь они прокляты!
Конечно, над ним была она, обнявшая свою руку, молча переносящая боль, но свободная.
— Открой руку, — сказала она. — Держи это.
