А дело? Дело близится к рассвету,
И ночь как будто суть свою теряет,
Как будто струсила, поспешно отступает,
Всё поле зрения отдав пустой вещице,
Ближайшей к носу. Кто их проверяет,
Классификации подвергнуть тайной тщится,
Считает, регистрирует, сверяет
С реестром яви — тени, очертанья,
Воспоминанья о предметах в эту
Разбавленную чем-то клейким пору? —
Никто. И только сдавленной гортанью
Ползёт непознанный, никем не уличимый
(Как жирный тать под нищенской личиной
В искривленном церковном переулке)
Стон боли, спрятанной, как клад, неизлечимой,
Днём — призрачной, под стать тому же вору,
Что окровавленным ножом отхватит булки
Французской и намажет маслом щедро,
Прыщавые поглаживая бёдра
Своей подруги — вписан в тёмный угол
(Невидимые миру наслажденья —
И разберись, где явь, где наважденье).
Но это днём. А ночь — сожжённый уголь.
Был антрацитом — как зрачок дон Педро
Сверкающим (понюшка чистой коки!),
Но всё сиреет, всё идёт на убыль,
Сереет всё (как серо и бездонно
К утру — в покойницкой — лицо того же дона),
Имеет все пределы здесь и сроки
В стареющем материальном мире.
И разве что в тринадцатой квартире
Никак, никак не разложить пасьянса
Бессонной ведьме на амфетаминах.
Бледнеют запрокинутые лица,
Как подкладные судна из фаянса.
Чем озарённых или чем томимых
Найдёт их утро? А пока клубится
Последний сон над синими губами.
Ещё дрожат под замкнутыми лбами
Незримые видения — и тают,
В который раз так и не дав ответа…
И на стекле, как плесень, прорастают
Лишаистые пятна полусвета.
