О венках я упомянул не случайно. На десятый день моего пребывания — 5 мая условно — проснувшись поутру, я услышал щебет голосов, право же, очень похожих на человеческие. Одеваясь, я строил догадки, кто это звенит: цветы такие поющие или птицы, вроде наших пересмешников, но кого же они пересмеивают? Наконец, выбрался наружу и увидел...
Девочек, которые плели венки.
Увидел девочек, очень похожих на наших земных девчонок лет десяти, худеньких, ребрышки наружу, востро-носеньких, колючих на вид — острые плечики, острые коленки. Осторожно приблизился, но они ко мне отнеслись доверчиво, окружили, заглядывали в глаза и брали за руки. Что-то звенели колокольчиками: примерно «ди-ли-лю-ле». Потом я узнал, что они спрашивали, почему я не замерз и не замерзну ли вскоре. Но тогда, в первый день, я еще не понимал их, и, не получив ответа, девочки тут же забывали обо мне, убегали прочь, чтобы плести свои венки или же выкапывать из земли глянцевито-лиловые кореш-
ки. Вероятно, очень вкусные были корешки. Потому что девчонки дрались из-за них, визжа и царапаясь. Впрочем, тут же мирились. Водили хороводы. Играли в салки, забавлялись, как и полагается маленьким девочкам.
И только девочки. Мальчика ни одного. И ни единого взрослого.
Целый день сидел я на пороге, наблюдая и прислушиваясь.
Пытался заговаривать с пробегающими мимо, что-то они люлюкали, передразнивая меня звонкими голосишками и бежали дальше по своим делам. Пришлось набраться терпения. «Придут же когда-нибудь мамы и няньки? — думал я. — А может быть, сами резвушки, набегавшись, отправятся на ночь в постельки, а я прослежу и найду их жилье».
Однако солнце клонилось к горизонту, а за детьми так никто и не пришел. И сами они не ушли никуда. Как только тень набежала на луга, они улеглись на свои гирлянды. Тесно прижались друг к другу, так и заснули, укрытые увядающими цветами. А поутру с восходом солнца меня снова разбудил их птичий гомон — чириканье и люлюканье.
И снова я сидел на пороге, наблюдая и прислушиваясь. Прислушиваясь, запоминал фразы и отдельные слова. На третий день (7 мая) уже и сам мог немножко люлюкать. И первым долгом спросил, где же у них папы и мамы — «большие» где.
Они поняли, как видно. Все одинаково показывали на горизонт, где синел далекий лес. Я просил их проводить меня. Брал за руку, тянул к лесу; они упирались. Вырывались, даже кусались. Я решил, что им строго настрого запрещено возвращаться в селение и отправился на разведку сам.
