"А ну, а ну!"
И вдруг гор не стало. Ни леса, ни гор. Они очутились на открытой площадке, остановились. Лес и горы были ниже их. Все было ниже: и дорога, и машины, и сады, и белые домишки дальней деревеньки. Весь мир расстилался внизу. И только небо выше их. Они и небо на всем белом свете. На небе не было ни облачка, лишь слева, внизу у скал, висела белая тучка, похожая на огромный купол парашюта. Она покачивалась и снижалась, как будто выискивала площадку для посадки. Ярко освещенные солнцем, горы были слоистыми, то зелеными, то желтыми, то серовато-пепельными, словно посыпанные песочком. А еще дальше они темнели, покрывались синеватой дымкой, и не было видно, что там происходит. Горы шли ярусами, то наплывая одна на другую, то высовываясь друг над дружкой. Они властвовали над всемнад домами, машинами, садами. А над горами властвовало небо. А между горами и небом были они-Журка, мама, этот дядька с птичьим лицом и Федя со своим "чтоб вы знали".
Остановка длилась минуту, а затем они ринулись вниз. Опять машина стала набирать скорость, а стрелка спидометра поползла вверх.
Лес начал редеть, отступать, отставать от машины, как будто внизу было что-то такое, что пугало его. Горы обнажились, точно им сделалось жарко под зеленой буркой кустов. Под солнцем сверкали кусочки кварца и слюды. Иногда гора походила на огромную ноздреватую губку, иногда на гигантский кусок антрацита, то напоминала шапку великана, сдвинутую набок, то трамплин с засохшей травой вместо снега.
Все чаще стали попадаться пирамидальные тополя и еще какие-то неизвестные Журке деревья, вытянутые кверху, высокие и стройные.
"Как раз баскетбольного роста".
Пошли виноградники. Коричневые лозины были привязаны к высоким кольям, тяжелые черные кисти оттягивали их чуть не до самой земли.
- Чтоб вы знали, "Изабелла",-объяснил Федя.
Показался огромный яблоневый сад. Деревца походили на молодых балеринок. Они стояли на одной белой ножке, такие задорные, кудлатые, и, казалось, ожидали музыки, чтобы начать свой веселый танец.
Все больше появлялось зданий санаториев с обязательными пиками кипарисов вокруг них.
Все это-и виноградники, и яблоневые сады, и кипарисы, и санатории начало повторяться много раз и уже не задерживало внимания, поднадоело.
Но вот из-за горы блеснула радостная голубизна. Она была треугольной формы, меж двух гор и небом, и как бы сливалась с ними, но в то же время отличалась и от гор и от неба. Она играла, жила, двигалась, золотистобелые бурунчики наплывали друг на дружку, скользили по этой голубизне, и не было им конца.
