И оттого, что она не поругала, не выговорила, не упрекнула, Степану Степановичу стало еще хуже. Ощущение обидной неловкости, стыда и страха не проходило.
Противные чувства, никогда раньше не испытываемые им, овладели Степаном Степановичем, и он весь внутренне напрягался, тратя все силы, все внимание не на то, чтобы лучше сверлить, а на то, чтобы не показать Ганнё своего состояния.
Через несколько минут вновь послышался треск. Полетело второе сверло.
- Не напрягайтесь так,-сказала Ганна.-Не надо так сильно стараться. Вы легче. Вот так.
Она встала к станку, велела ему положить свою руку поверх ее маленькой руки.
- Вот, чувствуете? Вот такую надо подачу давать.
Подошел паренек со вздернутым носом.
- Подачу не чувствует, - объяснила ему Ганна.
- Бывает,-добродушно отозвался паренек и улыб"
нулся приветливо. - У меня, помнишь?
И они оба принялись рассказывать Степану Степановичу, как и у них в первые дни летели сверла.
"Славные вы ребята,-думал Степан Степанович.- Только вас бы на мое место после двадцати пяти лет службы... Не в сверлах, дорогие, дело. Привычки ломать приходится. Вот, например, подчиняться Ганне, а она мне в дочки годится..."
К концу дня пришли из парткома.
- Товарищ Песляк просил узнать, как идут дела у полковника?
- Скажите, что нормально, - ответила Ганна.
Пришел начальник цеха.
- Нормально, Кузьма Ильич.
Сунулся толстогубый с кустистыми бровями.
- Делайте свое дело, товарищ Клепко. У нас нормально.
Когда Клепко исчез, она пояснила Степану Степановичу:
- Тоже офицер. Майор запаса... Рабочий не плохой, но характер...
"А ты, дочка, командир настоящий, - оценил про себя Степан Степанович, - за подчиненного заступаешься.
Это правильно".
После работы Ганна посоветовала:
- А вы попробуйте повязать, чтобы пальцы развить, чтобы они лучше чувствовали. Умеете?
- В молодости умел.
Степан Степанович сразу же после работы, одолжив у Копны спицы, поспешил домой.
Он сидел у окна, распуская свои старые шерстяные носки, вслушиваясь в шум машин и шаги прохожих на улице и думал:
"Дело-то действительно не в сверлах. Сверлить-то я научусь, вспомню, и руки послушаются. И учительница у меня, как видно, толковая. Научит. И парень у нее что надо... А вот как мне быстрее в эту жизнь войти? Как себя действительно на своем месте, равным среди равных почувствовать?"
То есть разумом Степан Степанович все понимал:
свое необычное положение, благодаря которому он стоял как бы на виду у всего цеха, даже у всего, можно сказать, завода (не зря Песляк интересовался его делами), свою вместе с тем беспомощность, свою роль ученика - все так и должно быть. Но сердцем, всем существом он не хотел с этим мириться, не привык быть беспомощным, последним, а привык командовать, руководить, учить, вести других за собой, в общем, что-то значить, привык не только подчиняться, но и подчинять, привык, чтобы с ним считались, уважали, ставили в пример. ,
