За стеклами очков все еще не остывали насмешливые искорки. Леонид в который раз невольно обернулся на мальчугана с жуком. «Психоателье какое-то! — растерянно подумал он. — И разговор совсем не о том. Может, сказать о фантофоне?» Громов тут же испугался своих мыслей и поспешно переспросил:
— Помогает?
— А разве не ощущаете, насколько им проще? Дети ведь не замечают мучающих нас изменений мира, для них он просто нов.
— Советуете впасть в детство? — попробовал пошутить Громов.
— Ну, в детство не в детство, а поучиться такой адаптации надо. Кстати, ваш долг и других научить: лучше искусства с этим никто не справится. Почему бы, скажем, вам не спеть в современной опере? Новая музыка довольно точно улавливает особенности сегодняшней жизни. Говорят, она не чужда и влиянию НТР.
— Как-то не представляю себя в дуэте с компьютером.
— А вы представьте. Было бы интересно.
— Я певец — не эксцентрик. Оригинальный жанр — не моя стихия. В опере люблю именно музыку. Чайковского, Верди, Мусоргского…
— Между прочим, каждый из них в свое время был новатором. И такие же, как вы, ревнители классики освистывали самые великие произведения. Впрочем, мы отвлеклись. Вы ведь хотели…
По тому, как врач внезапно прервался, Громов ощутил, что за спиной кто-то есть.
— Что? — спросил Красин, устремляя поверх него взгляд.
— Опять Шарыгин, — сказали сзади Громова.
Вначале он даже не понял, почему внутри у него все похолодело, затем ясно всплыло в памяти худое небритое лицо Константина Михайловича. Леонид подумал, что, как ни странно, все последнее время совсем не вспоминал о нем.
— Я сейчас приду, — пообещал кому-то Красин.
Дверь за спиной едва слышно притворилась.
— Кто этот Шарыгин? — с трудом поинтересовался Громов.
— Один каскадер. Отчаянный парень. Уже третья травма головы с тяжелым психическим расстройством, а все неймется. Что, ваш знакомый?
— Нет, просто любопытство, — ответил Леонид, все еще не справляясь с волнением. Красин задумчиво посмотрел на него.
— Знаете, я тоже предпочитаю Чайковского современной музыке, а настоящие бифштексы — синтетическим. — Он поднялся. — Извините, мне надо идти. Больной ждет. Я ему действительно нужен.
От Красина Громов вышел разочарованным. Медленно побрел по улицам, не замечая, как задевают его обгоняющие прохожие. Мысли тянулись словно загустевшие. Казалось, им трудно просачиваться через мозг, отчего каждая по долгу застаивалась, нехотя уступая место новой.
Визит к психиатру был, конечно, пустым номером. Профессор прав, не стоило у него отнимать время, утаивая самое главное. Но не мог же, в конце концов, Громов выложить перед ним фантофон: вот, мол, та самая колючка, которая постоянно царапает душу… А интересно, как бы тот отреагировал? Предложил бы извлечь занозу? Или терпеть ради приносящего радость искусства? Ох уж эта лютость альтруизма! Хочешь не хочешь, а добывай людям удовольствие своими муками. И добро бы, здоровыми, творческими…
