— Я, господа старики, сна решился… вот какое дело! Ворочаюсь всю ночь на кровати, а глаз сомкнуть не могу… Не попустите такому беззаконию, господа! А то это что же? Нынче — меня, а завтра — вас… Это тоже выходит дело в двух смыслах…
А вот и старик Бунтиш заговорил.
— На Микишку я сердца не имею, господа старики, а Копылов лично вдарил меня, при виде народу… Шею даже сейчас не поверну! Такого конфуза я ни от кого ни в жизнь не видал… А ведь я в двух службах был! Имею крест, по крайней мере… А он при полной публике… лежачего…
— Нынче дедов-отцов и то за грудки трясут…
— Я прошу, господа старики, пожалейте мою старость:
сошлите моего внука — Тишку!..
… Это кто же? Молочаев, никак? Мироед, кулак, а тоже каким хворым голосом запел!
— … Он меня скоренил… прямо в разор разорил, японец, сукин сын!..
— Видно, не из родни, а в родню?
— Да у нас в роду никогда таких мошенников не было! В амбаре… в своем собственном амбаре с мешками поймал его!.. Это — голос? Все повытащил на карты да на орла… Вилами меня чуть не спорол!..
— Нынче дедов-отцов…
— Поучить надо! Сладу никакого не стало с молодыми — поучить следует!
— К этим двоим еще человек пяток добавить — вот и ни то ни се…
Другие прочие, может, посмирней бы стали.
— Сослать — не сослать Храпова! Вот самый злодей;
пешком меня оставил, мерина увел…
— Всех непочетчиков старшим под один итог надо!..
— Гляди, и ты с ними не угоди! Отца-то кто за бороду таскал?..
— По стезе правды ходить — кочек много, а путь беззакония — он поглаже!..
… Это — фарисейский голос Губана, такой елейно-благочестивый, вздыхающий, сокрушенный…
Всплеснулись разом несколько голосов, закружились, спутались в сердитой схватке. Терпкий запах пота плывет в узкую щель. Одним глазом можно видеть смешно прыгающие, трясущиеся бороды, порывистую жестикуляцию загорело-черных рук, мелькающих как спицы старого поломанного колеса. Из водоворота крутящегося гвалта выскочит отдельное негодующее слово или звонкий, как лай дворняжки, голос:
— Исайкина сына, атаман, присовокупи..
— Внука мово!.. внука!.. Христом богом прошу!.. Тишку!..
— Ты не залетай вперед! Мы сами несколько грамотные… тоже учились когда-то за меру картошки!
— М-молчи, честная станица! — покрывая шум, оглушительно закричал есаулец и застучал клюжкой об стену: мол-чи-тя-а-а! М-мол-чи!..
Не сразу, а понемногу, все еще перебрасываясь сердитыми, уличающими словами, стали смолкать. Стихли, как стихает стадо гусей, взволнованное на время единоборством своих вожаков.
