Копылов изумленно и горестно покачал головой и, притворяясь серьезным, спросил:
— В какие же, Савелий Фоломевич? Либо к бабенкам к твоим когда зашел?
Губан остановился и сердито сказал:
— Это тебя не касательно. Про его дела я знаю. А мои бабы содержат себя правильно… про это нечего…
«Пронюхал, черт старый», — подумал Терпуг и несмело, вполголоса, возразил:
— Насчет этих делов тоже иные старички есть… Обряди ему, как следует, бабу — вся божественность, яко дым от лица огня, убежит…
— Ну, будет вам перепираться! Не ломайте беседу! Ты, Фоломевич, не гляди на него, подноси, пожалуйста… У меня ведь вот… еще одна!..
Копылов извлек из кармана и с веселым хвастовством взболтнул бутылку.
— Чего ты с ним! — примиряющим голосом прибавил он. — Он — молодой…
— Щенок, — сурово сказал Губан, наливая водку, — а тоже в социалы лезет… Вот кого не люблю на белом свете — социален этих… приверженцев!..
Фокин, недавно вернувшийся со службы, сказал:
— У нас Бурханов был, войсковой старшина. Тоже, как и ты, дедушка, не любил он их, социал-демократов! Соберет, бывало, нас: «Вы, — говорит, — братцы, смотрите не слушайтесь этой жмудии!» В энто время, вобче, начальство не храпело, а так себе… ласково, можно сказать, разговаривало… не как раньше. «Опасайтесь их, — говорит, — крошите их шашками, так их разэтак! Ничего не будет! Головой заверю…» А сам — ну такая труса был! Без двух провожатых, бывало, на улицу не выйдет…
— Как же вас, подлецов, не опасаться! — насмешливо вставил Копылов.
— Деньжонками он там хорошо было поджился, да под суд отдали после мобилизации. Не поладил с одним другом…
— Это уж кому пофортунит! Не поделился, значит… ну…
— Рублей семьдесят и моих денег за ним село… «Вы их мне представляйте, этих самых агитаторов, — говорит, бывало. — Я награжу», — говорит. Давал по трюшнице за каждого. Ну, наша братия — народ понятливый! Как видит: мало-мальски подходящий жидок идет — берет его за киршу и тянет: «Агитатор, вашескобродье!» — «Насчет чего?» — «Насчет земли. Землю, — говорит, — отобрать вашу офицерскую, участки…» — «Ах, так его разэтак!» — «Вроде как сожалеючи нас, вашескобродие…» — «Брешет он, так его разэтак! Они и у вас землю отберут!..»
— Диковины нет, — сказал Губан, — и отберут! Думаешь, не отберут? От-бе-рут! Погоди, брат…
— Да чего отбирать-то? Сколько ей? Ведь это Бурханову бояться — ну так: четыреста десятин! Я и то раз не утерпел. «Нам, — говорю, — вашескобродие, это землетрясение так же страшно, как нищему пожар… Ей осталось у нас уж коротко, земли-то. А вот вам, действительно…» — «Что-э?!»
