Бабаков кивнул.
— Безусловно.
— Не хотите ли рюмочку коньяка? Или вина? — предложил Клементович.
— Благодарю. Я бы не отказался.
Барон встал. Он подошел к полкам, на которых, помимо книг, располагались многочисленные бутылки, бокалы, штопоры и мензурки.
— Как насчет «Хайна»?
— Превосходно.
Клементович опять улыбнулся и налил ему полную рюмку из бутылки с оленем на этикетке.
— А вы не выпьете?
— Благодарю, нет. Я уже выпил сегодня вечером свою норму, к тому же я не могу пить, когда курю.
Бабаков принял рюмку и затушил сигарету. Он вспомнил, что дворяне действительно никогда не курили, когда выпивали.
— Спасибо.
Он понюхал коньяк, подражая тому, как это делали аристократы, когда он, бывало, мальчишкой прислуживал им за столом.
Поздние яблоки и прохладная ночь в холмах. Он покатал этот аромат во рту и улыбнулся:
— Замечательно.
— Благодарю. Если бы я знал, что вы приедете, я бы послал в погреба за чем-нибудь получше.
— Для меня и так замечательно. — Он посмотрел на полки. — Я вижу, вы читаете Энгельса и Ленина. Это хорошо.
— Да, — отозвался Клементович, — а также Пруста, Кафку и Фолкнера.
— Хм. Попахивает декадентством.
— Верно, — сказал барон. — Но ведь и такое нужно знать.
— Полагаю, что так.
Клементович вежливо зевнул.
— Это относится и к коньяку.
Бабаков засмеялся:
— Но ведь жизнь так коротка.
— Как верно сказано! Я так давно ни с кем не общался. Как я понимаю, Народная партия теперь правит половиной мира?
— Да, — ответил Бабаков, — а вскоре и другая половина будет свободна, когда рабочие сбросят цепи и уничтожат своих эксплуататоров.
Он допил коньяк.
Клементович поднялся и достал бутылку. Он вновь до половины наполнил рюмку.
— Да будет так. Но неужели вы действительно считаете, что разумно уничтожать их религию, их суеверия?..
— Опиум! — отрезал Бабаков. — Наркотик для смягчения рабства!
— Разве определенная доза рабства не делает жизнь терпимой для человека?
— Человек должен быть свободным! — выкрикнул Бабаков, замечая, что говорит слишком громко для этой благовоспитанной атмосферы. И все же каждый должен знать свое место. Он не станет подхалимничать перед высшими классами, в каком бы архаическом уголке страны они ни сохранились. Вообще-то следовало бы написать обо всем этом рапорт по возвращении в Титоград.
— Возможно, вы правы, — сказал барон. — И что, все люди будут похожи на вас, когда станут свободными?
— Да.
Бабаков допил коньяк.
Клементович зевнул еще раз, и Бабаков внезапно понял, что это, возможно, намек.
