ирландцах?
- Нет, - говорю я смеясь.
"...Любовь это другое название..."
- Я думала, они все шведы.
"...Больше нечего терять..."
- Я тоже, - говорит он, - шведы или французы.
"...Больше ничто не имеет значения, ничто..."
- Зачем он сюда придет?
"...Но ты свободна..."
- Чтобы хлопать в ладони на кухне, что за идиотский вопрос.
"...Ощущать добро так просто, господи..."
- Массаж, о котором ты мне рассказывала.
"...Ощущать добро мне было вполне достаточно..."
- Я решил, что тебе будет приятен еще один сеанс массажа.
Ну вот, нельзя ничего сказать и думать, что он забыл. Он очень внимателен
к тому, что ему говорят, к этому трудно
привыкнуть, это не часто встречается. Его ничто не может отвлечь или наоборот
заинтересовать сразу. Но он всегда делает
выводы из того, что видит и слышит. Если я ему читаю несколько строк из Ньюсуик
о какой-нибудь книге, он эту книгу на
следующей неделе обязательно купит. В одном из длинных субботних разговоров - мы
оба были полупьяны - он говорил
мне о шелковице, которую он летом собирал позади теткиного дома, когда ему было
девять лет.
- Шелковица? А ты шелковицу не любишь? Я ее обожаю!
Около полуночи он говорит мне, что пойдет купить газету. Через полчаса он
возвращается с Таймс и крафтовым
мешком, в котором лежит шелковица. Он ее моет, пока я просматриваю в газете
рубрики по театру и искусству. Он купил и
сливки; он заливает ими шелковицу, которую положил в глубокую салатницу. Мы едим
ее до тех пор, пока я говорю, что
больше не могу. Он доедает несколько ягод, плавающих в сливках.
- Но где ты ее нашел так поздно?
- А я ее выращиваю на углу Гринвич и Шестой авеню, - торжественно
отвечает он, допивая то, что еще оставалось в
салатнице.
Массажист приходит около восьми часов. На вид ему лет двадцать, он мал
ростом, коренастый, с длинными
светлыми волосами и мощными бицепсами, выступающими под синей футболкой. На нем
джинсы и эспадрильи, а в
дорожной сумке с надписью Исландские авиалинии он принес полотенце и масло для
массажа. Я снимаю рубашку и ложусь
ничком на кровать.
- Я хочу посмотреть, - объявляет он Джимми, который продолжает молчать, -
я хотел бы научиться массировать,
чтобы делать это, когда вы заняты.
- Я всегда свободен, - буркает Джимми, разминая мне плечи. Его руки,
смазанные маслом, гораздо больше, чем
