же можно сказать и о завтраках: я ела,
безо всякого напряжения разговаривая с друзьями, клиентами, сотрудниками. Я шла
по переходам метро, отмечая про себя
случайную игру света и темно-синий цвет стен. На улице мне вдруг казался
очаровательным желтый цвет такси (однажды я
насчитала подряд девять машин на Парк Авеню). Я жила в городе мечты, в котором
мусора не было, в городе, словно
увиденном глазами наркомана, или очень близорукой женщины, вышедшей на улицу без
очков. Толпа автоматически - и
любезно - расступалась передо мной. Каждый день я видела новый фильм, фильм без
сюжета, или с сюжетом настолько
слабо намеченным и неопределенным, что он меня не трогал; это были часы,
украденные у действительности, чуждые тому,
что действительно было значимо в моей жизни, - ночам, имевшим, в отличие от
дней, неумолимо логичный и живой
"сюжет".
Да, ночи были действительностью: острые, как бритва, ослепительно яркие и
четко очерченные. Разные пейзажи,
разные страны: жара, страх, холод, удовольствие, голод, страдание, желание,
всепоглощающее, сметающее все наслаждение.
То острый перец, вызывавший у меня икоту, то паприка, сжигавшая мне
гортань, то шабли, похожее на золотой
дождь, омывший мои голосовые связки, то шоколадный торт, который он испек сам,
доставивший мне ни с чем не
сравнимое удовольствие. Мое тело, живое, покорное, готовое превратиться в
пламень или в лед по его желанию. Каждый
вечер, глядя на себя в зеркало - еще с пеной шампуня на сосках и лобке, со
спокойно сложенными ладонями и запястьями,
отныне привыкшими быть вместе, которые я подставляла стальным наручникам столь
же естественно, сколь мои волосы
привыкли, что их расчесывают серебряными щетками - каждый вечер я смущалась при
виде своей собственной красоты.
Много лет тому назад, уже освободившись от тяжелых комплексов
подросткового возраста, я внимательно изучила
свое тело и нашла, что оно "вполне". Я, конечно, знала, что какие-то части его
выглядели бы лучше, если бы они больше
соответствовали друг другу, но уже больше десяти лет это несовершенство меня
мало трогало. Всякий раз, когда я
критиковала себя, я тут же говорила себе, что каждый недостаток искупается
каким-нибудь достоинством: таким образом я
приходила к весьма приемлемому равновесию. Но теперь, под действием его глаз и
его рук...
Я никогда не прыгала через скакалку, не бегала в парке. С тех пор, как я
стала взрослой, я не менялась в весе и
