Однако, несмотря на удалой и даже разбойничий внешний вид, она прослыла девицей скромной и честной, любимой всеми за открытый и добрый нрав.
На ней-то и собиралась провести я свой эксперимент, дабы окончательно доказать себе, что никаких сил у меня нет и в помине. И лучшее, что я могу сделать — отпустить моих графов и вернуться к прежнему, привычному и пустому существованию, забыв и про магию, и про стражей, и про дивные рассказы, смутившие мою веру.
Бросающая на меня подозрительные взгляды горничная все же приняла чашку, осторожно понюхала и…сделала глубокий, шумный глоток.
Пару секунд ничего не происходило.
«Вот и все…» — устало подумала я, отводя глаза. И спросила, больше для вида у удивленной рыжей:
— Ну как?..
— Каком чрез косяк! Очередную дурь в башку вбила… — Хмуро откликнулась та, а я едва не выронила незаметно утащенную с подноса лепешку.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Она — ошеломленно, я — недоверчиво.
— А что ты думаешь обо мне?.. — Всё ещё не веря своим ушам, наконец, спросила я.
— Слава богине, скоро отмучаемся. Надоела, сил нет. — Отрапортовала рыжая, глядя на меня круглыми от ужаса глазами. — Мало того, что бесноватая, так ещё и по мужикам по всей ночи шляешся. Слава пресветлой, просватали куда подальше. Там-то тебе самое место, — злорадно провозгласила она, пытаясь заткнуть рот широкими, натруженными ручищами.
— Что сделали? — Поразилась я.
— Просватали. Парашка слышала, как храмовник с утра к твоим несчастным папаше и мамаше приходил, руки твоей требовал. Папаша сразу согласие дал, а мамаша порыдала-покричала, да и её уломали. Только кольцо велела оставить, сестрице твоей в откуп. — Короткие пальцы зажимали рот, но слова лились нескончаемым потоком, а я лишь крепче сжимала зубы, понимая, как правы были мои графы — единственные, кто был со мной честен. — Сестрица-то твоя, как узнала, что кольцо тебе досталось — покой и сон потеряла. Так твоей мамаше и сказала: почто этой кукле колечко мое отдала? Не придут к ней хранители — куда ей богов возвращать, она и себе-то помочь не может.
Поняв тщетность своих усилий, рыжая бросилась к двери, но было остановлена мной, жестоко рванувшей за толстые косищи, и прорычавшей не хуже давешнего волка:
— Какие хранители? Сама сказала, что я бесноватая! Говори, а то без глаз останешься! — в руке моей будто по волшебству возник столовый ножик, а в голосе зазвучали жесткие, незнакомые мне самой интонации.
Девица всхлипнула, и залепетала с диким, почти суеверным ужасом глядя на нож в моей руке:
