Зачаровано слушавшая беловолосого я, наконец, поняв, куда клонит этот странный человек, в ужасе прикрыла рот ладонью — граф Эрвуд… Сколько мрачных слухов ходило вокруг этого имени. Говорили, что в подвалах его замка до сих пор томятся несчастные. Говорили, что он жесток, словно дикий зверь. Что по ночам вокруг болот, окружающих его земли, ходят души тех, кто был замучен по его приказу… Много чего говорили — шепотом и с оглядкой- но тогда всё это казалось страшной сказкой, внезапно оказавшейся куда ближе, чем думалось мне. Я боялась…и вместе с тем, просыпалось любопытство, которое спешил утолить Светоч:
— Довольно долго этот человек преследует нас. Точнее, его псарня: его самого мы видели несколько раз. Временами, нам удаётся избавиться от погони, но он вновь и вновь находит нас… А это утомляет. Нам нужна была передышка — и мы попросили убежища в твоем доме. И твои родители дали нам кров — так кажется ему: мы стараемся не афишировать наши внутрисемейные дела, а потому договорённости между нашими семьями ему не известны… Боюсь, он может решить, что ваша семья оказывает нам поддержку…
— А легче всего ударить по тебе! — Перебив брата, радостно воскликнул Зак, улыбаясь во весь рот, словно новость о том, что я могу пострадать из-за их появления в нашем замке была лучшим, что он слышал за свою насыщенную событиями жизнь.
— Узнав о твоем беспамятстве, можешь не сомневаться, эта шавка желая выслужиться, не преминет объявить тебя одержимой. А благодаря твоим рукам у твоих родителей не останется и призрачной надежды спасти тебя от поездки в одну из рассветных крепостей.
— Я не одержима! — Вскинулась я. Слишком часто слышала я шепотки слуг. До того, как они поняли, что говоря такое о собственных господах очень легко упасть с крутых ступеней или сгинуть в непролазном лесу. Уверенная в собственной непричастности и непогрешимости родителей, я не придавала значения этим исчезновениям — в то время все люди были для меня на одно смазанное и незапоминающееся лицо — пока однажды не услышала тихий шепот одной из горничных: — Ведьма!
Слово было незнакомым и ещё не вызывало того страха, что и сейчас. И понимания, что обвинение это — не что иное, как смертный приговор.
— После пары суток в компании с храмовниками, ты сознаешься в чём угодно — слишком большой опыт, слишком много средств, добиться признания. И в ворожбе сознаешься, и в том, что порчу наводила. А будешь упрямиться, соберут дур-служанок, да хорошенько припугнут — так оговорят, что и признаний не понадобиться, — словно прочитал мои мысли Зак, нависая над испуганно всхлипнувшей мной.
