Почувствовав прикосновение пахнущей мятным маслом ладони, последние сутки почти не покидавшая кресла я, встрепенулась, впервые заметив её присутствие, а почувствовавшая мой взгляд баронесса спросила, кивком указав на наборный витраж, приковавший мой взор в этот утренний час:
— Скажи, знаешь ли ты, что изображено на витраже, что скрывает тебя от рассвета?
Признаться, вопрос позабавил. Витраж, закрывающий меня от остального мира, вызывал искренний страх у Элоизы… и будто магнитом притягивал меня с того самого мига, как начинались мои затуманенные страхом воспоминания. За прошедшие годы сияющий в свете первых лучей витраж, скрывающий за собой и лес, и горы, и поднимающиеся над ними солнце был изучен до последней, самой незначительной детали, представая пред внутренним взором и в самые темные ночи. Среди синей глади наборных стекол сияла белоснежными одеяниями хрупкая девичья фигура, озаренная светом огненного шара солнца, будто в ознобе обнимающая себя за хрупкие плечи, на изгиб которых снежной волной ниспадала пена белого покрова, венчавшего её голову. А внизу, там, где синь верхних стекол незаметно обращалась во тьму непогожей ночи, простирали руки четыре фигуры в развевающихся на ветру балахонах, протягивая длани к печальной деве.
Не укрылось моё недоумение и от печально улыбнувшейся матери.
— Не то, что изображено на этих стеклах, но то, что скрывает история. Давным — давно, когда этот мир был чист и безгрешен им правили богиня Эвир и три её брата. То были века спокойствия и благоденствия, край наш процветал, хранимый мудрыми богами. Но, не знавшие горя и бедствий, люди не знали и страха пред тьмой, сгубившей вечно юную богиню. А братья её, разрываемые горем, отреклись от мира, погубившего их сестру, и ушли следом за той, без кого их жизнь была лишена всякого смысла, обрекая оставленных без божьего благословления смертных на ужасающие муки. Но умирающая богиня не смогла видеть, как погибает всё, что она любила и явила свой дух, остановив разрушение и уведя за собой обезумевших в жажде смерти братьев. Так, наш мир остался без богов, но с надеждой лучшую жизнь. Уходя, и Эвир, и движимые раскаяньем боги оставили людям по камню, порождению своей крови, заточенных в земные оправы. Алмаз из крови старшего засверкал семигранной подвеской, рубин — воплощение среднего был заточён в четырехгранный кулон. Сапфир цвета ночи увенчал перстень, а его близнец, вобравший в себя предутренний сумрак — кольцо, хранить которое было поручено твоему далекому предку в начало наших времен. За него убивали, пытали и объявляли войну, но, памятуя о клятве, первые бароны де Элер берегли его, без сомнений бросая свои жизни за его сохранность, ибо уходя, богиня предрекла страшные муки всего мира, если кольцо покинет земли нашего рода. Оно переходило от матери к дочери, чтобы однажды увенчать твою руку. Я всё ещё не осознала значение её слов, а средний палец правой руки уже обожгло металлом кольца, являющегося отражением того, что сверкало на руке погибшей богини. — Храни его, как хранили твои предки, дочь моя. И помни, не одна ноша не будет чрезмерна, если она ложится на плечи того, кому принадлежала задолго до его рождения.
