вылезшему из-под стола Айсману.
-- Слушай, Фидель, позови-ка ко мне этого... ну, как его?...
Мюллера ко мне позови... Ну этого, в панамке... Фидель на неко-
торое время исчез на улице, затем вернулся и сказал:
-- Он в песочнице. Позвать ?
-- Зови, - сказал Штирлиц голосом большого начальника.
В гостиной появился испуганный Мюллер в своей панамке.
-- Слушай, Мюллер, - сказал Штирлиц, поудобней устраиваясь в
кресле. - Ты это ... давай рацию обратно, а то у меня сегодня
связь с Центром !
-- ... с Центром, - поворила секретарша Фиделя, конспектируя
речь Штирлица в записную книжку, чтобы потом донести Куда Сле-
дует.
-- Да, с Центром, - капризно сказал Штирлиц. - И вообще, давай
побыстрее, а то меня еще радистка ждет.
При слове "радистка" Штирлиц загадочно улыбнулся и сделал
рукой хватательное движение. Мюллер пожал плечами, сплюнул на
пол, вздохнул и отправился за рацией.
Ночью Штирлицу не спалось. Он очень боялся пропустить связь
с Центром, хотя и знал, что Центр от него просто так не отвя-
жется.
Часа в три ночи Штирлиц включил рацию. Из большого динамика
послышалось зверское шипение, погромыхивание и скрежет. Штирлиц
чертыхнулся и, достав отвертку, полез внутрь рации. Через двад-
цать минут он вылез оттуда, недоуменно глядя на обугленный со-
вок и пытаясь понять, что это такое. Решив не заниматься
расследыванием, он бросил совок в окно. Там раздалась возня и
ругательства. Разведчик не знал, что не ему одному интересно,
что же такое сообщит Центр. Штирлиц включил рацию и пошел
искать радистку. Без радистки у Штирлица работа не спорилась.
За неимением лучшего он за два дня обучил негритянку стучать по
ключу обеими руками. Негритянка быстро поняла, чего от нее хо-
чет Штирлиц и не сопротивлялась.
Из окна появилась заинтересоVGAя физиономия Бормана.
-- Ну ? - вопросительно посмотрел он на Штирлица.
-- Чего тебе ? - спросил Штирлиц.
-- Быстрей давай, - попросил Борман. - Думаешь, легко на кар-
низе висеть ?
-- Не знаю, - сказал Штирлиц, вытаскивая у Бормана из кармана
моток веревок, четыре булавки и коробку кнопок. Борман угрюмо
засопел и исчез в темноте, а Штирлиц задернул штору. Он не лю-
бил, когда кто-нибудь мешал ему работать с радисткой.
Посадив радистку, на стул он велел ей не дергаться и слу-
шать. Негритянка обнажила белые зубы и надела наушники. Вскоре
она стала записывать корявыми буквами:
"Говорит Киев.
Киевское время ... "
Штирлиц громко сказал нехорошее слово радистке, но она не
