Он сильно испугался:
— Мама?.. Но…
Мама подошла, обняла, погладила по волосам:
— Сынок, пусть это будет страшным сном. Кошмаром. Но ты проснулся и всё пойдёт как раньше, мы снова станем дружной весёлой семьёй.
Она улыбалась сквозь текшие сами собой слёзы.
У Вадима в голове пульсировала мысль: "Пять лет… Пять лет! ПЯТЬ ЛЕТ!".
Остаток дня их никто не тревожил.
Мама всё рассказывала и рассказывала о пропущенных им событиях, а он уплетал принесённые ей апельсины, осыпая десятками новых вопросов. Она, то плакала, то смеялась, хорошея на глазах. Ему показалось, что всего за несколько часов общения мама заметно помолодела.
Ближе к вечеру, заглянул главврач, бодро сообщив, что "анализы нашего мальчика" не хуже анализов любого другого парня, стоящего на пороге совершеннолетия. Но огорчил, пообещав отпустить Вадима домой не раньше чем через два дня.
Мама ушла очень поздно — не успела отпроситься на работе — заступала на ночную смену. Пообещала вернуться утром.
Обнимая её на прощание, он благодарно прошептал:
— Мама, ты у меня самая лучшая! Ты самая красивая. Я тебя люблю…
— И я тебя люблю больше жизни. Дорогой мой мальчик, как же я тебя люблю! — тихо ответила она.
На следующий день мама не пришла.
Вадиму перед сном и утром и в обед кололи неизвестные препараты, от которых он впадал в полубессознательное состояние: понимал, что делает, куда идёт, но острота ощущений притупилась настолько, что он не мог сказать: снилось ему происходящее или происходило наяву. Отсутствие мамы царапнуло что-то внутри, но быстро потеряло важность, отойдя на второй план. Ему назначили целый комплекс физиопроцедур. Велотренажёр, беговая дорожка с кардиодатчиком, плаванье. Ослабевшая мускулатура имела минимальный запас выносливости: он уставал буквально через пять минут активных нагрузок, восстанавливаясь мучительно долго. Наверное, так же чувствуют себя очень пожилые люди. Ближе к вечеру, во время пересмены сестёр, о нём неожиданно все забыли. Вадим пошёл в оранжерею — большую комнату на втором этаже с кадками старого фикуса, разросшимся плющом и тысячей горшочков с кактусами на подоконнике. Видимо действие лекарств постепенно прекращалось. Заболели уставшие ноги. Заболела голова. Захотелось закурить. Странно, ведь он не курил пять лет, за эти годы привычка должна была выветриться, но, тем не менее — курить хотелось.
Ему почудилось чьё-то присутствие. Обернулся, озираясь по сторонам — никого. Пригляделся. В тени коридора, проходящего сквозь оранжерею, определённо кто-то был. Окна закрывали ветви огромных тополей, росших в больничном дворе. Даже днём здесь было сумрачно, а вечером и подавно. Полутени смешивались с тенями. Грязные барельефы на стенах серые от пыли, как губка впитывали свет. Взгляду не за что было зацепиться, чтобы выделить из тени замершего наблюдателя. По спине побежали мурашки, он крикнул: "Кто здесь?".
