"ААААА!!!" — заорала аномалия.
Чёрное стекло в окнах взорвалось тысячами осколков, пролившихся на пол. Сильный ветер ворвался в комнату, сдувая песок, но полтергейст не собирался сдаваться. Тёмная комната загудела, зашипела, дохнула жаром, укутываясь огнём. Пламя покрыло все плоскости, ему не требовалось горючего, чтобы горесть. Оно пожирало всё. Возникло ощущение, что все они оказались в центре ужасающего костра или пожара в лесу. Внешний мир исчез, сжавшись до размеров адской печи. Между языками пламени ей чудились обожженные грешники. За тысячелетия мук и страданий, они перестали кричать от боли: бесцельно бродили по бескрайней пустыни пламени и угля с рыжим горящим небом, роняя шипящие слёзы из обугливших глазниц с выгоревшими глазами. Справа от неё, в воронке углей кипела лужа не то жидкой кожи, не то гноя.
Стоны.
Агония в огне.
Бессердечный, беспощадный огонь.
В целом мире остался лишь ненадёжный островок света, на самом краю которого стояла Арина, рискуя в любой миг, оступившись, упасть в пламенеющую пропасть-пасть, жаждущую её пожрать. Ища поддержки, она посмотрела на других. Гита и Вадим, зажмурившись, что-то бормотали себе под нос, наверное, молитвы, по их лбам градом котился пот. Лена стала серой, уставилась на трепещущий огонёк свечи. По её измученному лицу бродил нервный тик, ежесекундно искажая красивые черты уродливыми гримасами.
Прад прижал руки к сильной груди:
— Я, Проно, пойду по полю с тремя братьями, что сослужат мне службу дружбою. В том поле есть море-окиян, в том море есть Алатырь-камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь… Я слова свои укреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Забери змея опалюча, тяжкую кручу Кирилла, огради от глаза недоброго, от приживалы неудобного, от сил неугодных, Ярилу неподобных.
Слова на смешном старинном языке напоминали, текст из забытой детской сказки — наивной, но милой в своей наивности. Слова, как холодный бальзам снимает боль с обожженной кожи, успокаивали, вселяли надежду. Что-то было в них такое, от чего сердце начало биться быстрее, отчего ад, окруживший их, потерял правдоподобность. Было ясно: их произнесли не случайно, их нельзя произнести просто так, бесцельно. Они проникали внутрь сознания, пульсируя в висках. Резонировали в голове. Арина вдруг догадалась: каждое произнесённое Капитаном слово переполняла древняя сила. Великая сила, забытая современниками, спящая в потаённых уголках души, ждущая своего часа. И вот теперь эта сила, неохотно ворочаясь, пробуждалась, отвечая на зов прошедший сквозь многовековую тишину.
