Люди, люди. Говорить с вами, горевать с вами, ликовать с вами. Всегда, всегда. С вами разламывать хлеб, подносить к губам пиалу пахнущего дымом чая. Всегда, всегда. Снова и снова возвращаться — к этим чинарам, сомкнувшим высоко в небе зеленые своды. К этим плоским крышам — весной над ними белыми облачками взмывают урючины в цвету. К этим арыкам — в их вечно бегущей воде течет и струится солнце. Пить его, расплескивая, полными пригоршнями — и сердце твое, неистовое, не остудит даже старость…
Танцевать для них, для этих людей, всегда, всегда. Нести им радость. Отдавать то, что взяла у них, — и стрелы бровей, и чекан рук, и гордую сдержанную силу. Рассказать то, чего они еще не знают, не примечают в самих себе. Жить счастьем танца, огнем вдохновенья. Всегда, всегда…
— Это больше, чем я могу вынести! — Луцкий брезгливо омахивал платочком замшевое от пыли,-несчастное лицо. Шофер, выражая свои чувства полушепотом, не предназначенным для чужих ушей, заглядывал под брюхо автобусу. Музыканты, разминаясь, по-аистиному вскидывали затекшие ноги.
Нодира спрыгнула наземь с самой верхней ступеньки. Бросила усмешливо: «Не все коту Карловы Вары!»
К ним уже спешили навстречу, — приложив руку к груди, чинно и долго здоровались. Мальчишки шныряли между взрослыми, таращили глаза, перекликались птичьими голосами.
Сумерки наплывали синевой. На одиноком столбе загорелась желтая лампочка. Хозяева сокрушенно объясняли гостям: клуб мал, не вместил и трети желающих.
Их повезли на большой хирман; автобус, порыкивая, ковылял вслед за ними по немыслимым ухабам.
Несмотря на поздний час, на хирмане работали. Двое цепляли вилами и забрасывали в светящийся прямоугольник дверей груды хлопка, сушившегося на асфальтовой площадке. В глубине двора, просторного, как площадь, светились трактора, хлопкоуборочные машины, — кто-то успел зажечь их фары.
Сарвар прислонился к голубому поцарапанному боку автобуса. Он устал от своего горя. Веткой бы стать, плывущей бездумно на горбатом хребте реки… И почему это чудится, что там, за домами, его степь?
Меж тем, великая суета и хлопотливость овладели всеми; бежал куда-то Луцкий, придерживая полы песочного своего макинтоша; пересекая косые лучи фар, размашисто шагала Нодира. Сарвар услышал знакомый резкий голос «Не так, не так, свет низко!»
И словно возникшие из ее слов, явились люди с факелами; они двигались осторожно, как будто неся на высоких шестах огненных птиц; ветер срывал золотые перья и подбрасывал в черноту неба…
