за слоем снимало кожу с его лица, пока оно не стало розовым и облупленным, как молодая картошка. Но вечного огня он не испугался. Протянул к нему руки, пил наш чай и говорил: «Скоро этот газ, что горит бесплодно, обогревая над степью, закуем железные трубы, приведем к заводским топкам и печам сушилок; женщины ваши перестанут Тогда я поверил.знает о людях Газли, о том, как железная жила с голубой кровью пролегла через пустыню. Что же такое — сила человека? Поразмысли…
Сарвар думал о своем. Он разглядывал сухие, как у джейрана, свои щиколотки, тонкие запястья: «Кто расскажет о твоей силе? Когда же ты вырастешь, эй, малый!»
Прокаленный солнцем, подвижный, как ящерица, весь скрученный из крепких жил, — он уже вырос и не знал об этом. Но настал день…
Дед был усто — мастер своего дела. Он пас овец и зимой, знал места, где снег никогда не накрывает с головой высокоствольные травы, жилистые кустарники…
— Зимой шувак не горчит, — поучал он Сарвара. — Еще запомни: коврак помогает овцам от простуды! А главное — не изнеживай овец. Только в плохую погоду загоняй в кутаны. И еще — корми… Сытой, жирной овце и пять буранов нипочем. Да только не надо их и вовсе, буранов, тьфу, — плевал он, поглядывая на небо.
Текли дни. Однажды дед подозвал их, Джуму и Сарва
— Глядите, — сказал встревоженно, — конь мой трясет головой, храпит, морду закидывает. Это к бурану…
— Метеостанция должна была предупредить, — напомнил Джума. — Ракеты не видели ведь?
— Э! В таком тумане что увидишь?
— Ничего, успеем, кутан близко, — Джума отер рукавом лицо, в каплях растаявшего снега. Сарвар взглянул на небо.
Седое, оно казалось тяжелым и низким. Ледяная крупа летела наискось, тонкий звон стоял в ушах, словно кто-то сыпал и сыпал, и сыпал серебряные иглы. Овечьи копытца скользили по раскисшей грязи, отара шла недружно.
Псы заходились в лае, тесня живую эту черно-серую реку в назначенное ей русло дороги. Дед впереди, верхом, то и дело окликал собак: «Эй, корноухие!» Джума вел в поводу верблюда, навьюченного чабанским скарбом. Сарвар подгонял отставших овец. «Эй, погоняй, спеши!» — кричал дед, оборачивая к нему настороженное, хмуро-собранное лицо — точно сжатый кулак.
Они спешили. Ветер обогнал их…
Раздался звук, как будто распоролось небо. В белой полной бешено крутящихся снежинок, исчезли, как
