И тут в двери протискивается Киселева — с более уксусным, чем когда-либо, выражением лица:
— Я не поняла, Юрий Константинович, чем вас не устроило мое выступление?
— Софья Игнатьевна, вы говорили вокруг да около — уводили нас в облака…
Рот Киселевой превращается в нитку:
— Катерина Марковна считает, что я выступала по существу!
— Разумеется, я высказал мое приватное мнение…
Киселева делает рот буквой «о» — и в этот миг в деканат вплывает сама Арсеньева — закована в кримплен сливочного цвета, клипсы в виде желтых хризантем, шиньон величиной с корзину для бумаг.
Умеет женщина предъявить себя, этого у нее не отнимешь.
И все это великолепие надвигается на нашего скромного замдекана, словно «Икарус» на «Москвича».
— Хочу заметить, уважаемый Юрий Константинович, что не стоит превращать свою эрудицию в шлагбаум на дороге молодых кадров. Я не говорю, что нам было предъявлено нечто основополагающее. Но… храм науки состоит из кирпичей, а перед нами был…
— …кирпич.
Неужели это он — перебил саму Арсеньеву? Силен, бродяга!
— Вы противопоставляете себя кафедре, Юрий Константинович.
— Но не науке, надеюсь?
— Какое вы имеете отношение к науке, будет видно по вашей диссертации. Кстати, обсуждение третьей главы можно будет форсировать. Вы довольны?
— Я доволен, Катерина Марковна.
Арсеньева уплывает, как грозовая туча, не успевшая выметать все свои молнии. Петя хватает шефа за лацкан.
— Ну? Добился? Не хотелось бы мне сидеть с тобой рядом на скамье обсудимых!
— Каждый отвечает за себя.
— Нет, я тебе товарищ или нет? Должен я тебя предостеречь? С Катериной тебе не сладить. Вокруг нее — кольцом — репутация. И ее заслуги перевесят твой принцип, возведенный в абсолют!
— Я тебе тоже товарищ. Как у тебя с переездом? Не надо ли помочь?
— С таким типом, как ты, я скоро перееду подальше. В желтый дом!
Петя уносится, как вихрь, и уносит наш графин. Машинально. Вот до чего доволновался человек.
А мой замдекана достает расчесочку и весьма умело приводит в порядок волосы. Никаких волн — лежат, как приклеенные.
И с полным хладнокровием встречает новую фигуру, которая мне незнакома.
Молода. Употребляет косметику весьма энергично. Шуба — сразу видно, не здесь куплена, — белая, в кляксах. Выражение лица — как у фигуристки, которая при прыжке в один оборот вдруг села на лед. И лепечет что-то совсем маловразумительное. Что ей обещали, заверили. Что ее всегда одобряли. Что Катерина Марковна обещала сдать прямо в набор. И вдруг оказывается, что в работе столько недостатков…
