Панин. Ничего. Я должен вам заметить, что в следующий раз, если вы произведете такой самовольный расстрел, я вас судить буду.
Козловский. Была такая обстановка, что один трус мог увлечь за собой всех, и мне пришлось…
Панин. Ложь! У вас в роте не было такой обстановки. Вы должны знать, когда нужно расстрелять на месте, а когда судить.
Козловский. Товарищ Панин, да все равно же… (Тихо.) Между нами говоря, конец… Где тут суды разводить! И я погибну и вы!
Панин. Может быть, и вы погибнете и я, но это ни при чем. Пока здесь есть армия и есть закон. Ясно вам это?
Козловский. Ясно.
Панин. И бросьте мне эти разговоры: ах, была не была, все равно пропадать. Это не храбрость — это разложение.
Козловский. Да я сам готов двадцать раз под пули!
Панин. Возможно, но мне до этого дела нет. Все! Идите!
Козловский выходит.
Ну как, Валечка, собрали?
Валя. Сейчас. Раз-два — вот и все. Ой, ну скажите, товарищ Панин, ну где я раньше слышала его голос?
Панин. Да чей голос?
Валя. Василенко.
Панин. Не знаю, Валечка, откуда ж мне знать? Поехали! Только давайте уговоримся: где приказал стоять, там и стойте. За мной не ездить.
Валя. Есть за вами не ездить, товарищ комиссар!
Панин. А то я человек штатский, приказывать не умею, так я уж заранее на вас накричать решил. Чтоб с самого начала боялись.
Панин и Валя уходят.
Из соседней комнаты выходят Сафонов и Васин.
Сафонов. В третью роту? Ну что ж, иди. Только ты, Александр Васильевич, там не очень. Понятно?
Васин. Нет, непонятно. Я выполняю свой долг. Если… выполним его до конца — другим потом легче вперед будет идти.
Сафонов. Не хочу я этого от тебя слышать. Не другие, а мы еще с тобой вперед пойдем. Сталин что сказал? Сказал, что еще пойдем мы вперед. Пойдем, и все тут. (Задумчиво.) Сталин… Я, Александр Васильевич, тому иногда не верю, другому иногда не верю, а ему всегда и везде верю. Я его речь по радио когда слушал, у меня контузия еще не прошла, слова в ушах мешались, но и вместо них все равно для себя его слова слышал. Стой, Сафонов, и ни шагу назад! Умри, а стой! Дерись, а стой! Десять ран прими, а стой! — вот что я слышал, вот что он лично мне говорил.
Васин. Фантазер вы, Иван Никитич.
Сафонов. Конечно, а как же? И ты тоже фантазер. Мы все, русские, фантазеры. От этого воюем смелей. Но смелость смелостью, а все-таки…
Васин. Ничего. Меня, милый, в ту германскую войну шесть раз дырявили, а в эту еще ни разу. Так что у меня еще все впереди!
Сафонов. Вот это верно. Ты, Александр Васильевич…
