ЕВГЕНИЯ Сергеевна не знала, как относиться к соседке. Анна Францевна была симпатична ей, и по-хорошему нужно было бы радоваться, что попалась такая милая, такая интеллигентная и тихая соседка, ведь соседями по квартире могли оказаться и верхние жильцы (вот когда она узнала бы, что такое ад!), но, если разобраться, в растерянности иногда думала Евгения Сергеевна, они с Анной Францевной классовые враги. А уж мужья и вовсе. Но получается, что именно она, аристократка, «голубая кровь», потерявшая в результате революции и захвата власти большевиками, к которым принадлежит муж Евгении Сергеевны, все, что можно потерять, в том числе внуков (сын и дочь Анны Францевны эмигрировали), оказавшаяся изгоем нового строя, именно она понимает горе, свалившееся на Евгению Сергеевну, сочувствует ей. Как же это?.. Это немыслимо, этого просто не может быть… Вторая соседка, тоже пожилая женщина и тоже одинокая, работающая в какой-то конторе техничкой, едва здоровается, когда столкнешься с нею в коридоре, она, как мышка в норке, сидит у себя в комнате, даже в кухню не выходит, и непонятно, чем питается. Казалось бы, с ней-то и должны были сложиться отношения, а вовсе не с Анной Францевной, у которой есть причины не любить Советскую власть. А она говорит, что понимает эту власть! Ну а если притворяется?.. Жизнь могла заставить приспосабливаться к обстоятельствам.
Господи, Господи, до чего же я дошла, тут же и ругала себя Евгения Сергеевна. Нельзя же в каждом человеке подозревать нечестность, притворство. Это низко, грязно. Да и чего ради Анна Францевна стала бы притворяться передо мною?.. Что я для нее?.. Однако точно так же она может думать обо мне, рассуждала далее Евгения Сергеевна, вот поэтому и играет не свою роль. Жить все хотят одинаково, а чтобы в такое время выжить, многим приходится выдавать себя не за тех, кто они есть. Всё просто, и всё легко объяснимо. Завтра же поговорю с Анной Францевной начистоту, решила Евгения Сергеевна. Раз уж вместе живем, нужно постараться быть откровенными друг с другом. Иначе трудно будет.
Как это ни странно, но, приняв решение, она успокоилась и хорошо заснула, несмотря на топот над головой. А назавтра к вечеру постучалась к Анне Францевне.
Та, по обыкновению, сидела за ломберным столиком— красное дерево с бронзой — и раскладывала пасьянс.
— Входите, милая, входите, — дружелюбно пригласила она. — Садитесь вон в то кресло, оно очень удобное. В нем любила отдыхать еще моя бабушка.
