Реальность в качестве металогического единства не только трансдефинитна она сверх того и трансфинитна. Выражаясь математически: она больше всякой данной, т.е. определенной, величины, сколь бы большой или объемлющей мы ни мыслили эту величину. А это значит: не только в том смысле, в котором "постигать" значит "определять" и "обосновывать", но и в том смысле, в котором "постигать" значит вообще мысленно "улавливать" или "охватывать", иметь перед собой вневременную сущность, металогическое единство есть нечто непостижимое - и притом по существу непостижимое. Оно не может быть определено мыслью именно потому, что оно в себе неопределенно, - хотя - или скорее: именно потому, что оно есть источник, всех определенностей. Бытие как целое, как единство и всеобъемлющая основа, хотя и содержит, заключает в себе и все определенное - а тем самым и самое начало определенности, - но само не есть что-то определенное, потому что оно содержит и все иное, и выходит за пределы всего определенного. Начало определенности содержится в нем, подчинено ему, но оно само именно поэтому не подчинено началу определенности. Его сущность как трансфинитного состоит в том, что оно есть единство определенности и неопределенности, - ибо различие между тем и другим есть различие в пределах самого бытия (как и любое иное различие). В этом именно - а отнюдь не только в его единстве и сплошности - состоит его подлинная конкретность. Конкретность реальности заключается в ее жизненности, в ее характере целого, которое не может быть завершенным и объятым, а выходит всегда за пределы всего определенного и в этом смысле застывшего, закостеневшего. Будучи трансфинитным, бытие и как всеобъемлющее целое всегда есть нечто большее и иное, чем все мыслимое, более того: оно есть нечто большее и иное, чем все, что оно как бы в готовом, законченном виде уже есть. Оно есть реальность как сущая возможность и того, что оно не есть. В качестве таковой, реальность не только неуловима в понятии, она и не доступна созерцанию; она не может быть усмотрена - она может быть лишь пережита. В этом живом обладании реальностью как безусловно необозримой, неопределенной бесконечностью трансфинитного, как чем-то, что всегда переливается через свои собственные края, мы имеем подлинную непостижимость по существу реальности.
Мы предвидим, однако, здесь одно возражение. Все это - могут сказать нам - может быть справедливо и верно, но касается только бытия как целого в его бесконечности. Это бытие в его бесконечности есть, быть может, излюбленный предмет мысли философа, но во всяком случае не интересует никого другого: то, с чем мы имеем дело в жизни - и в научном знании, - есть всегда конечные, частные вещи и реальности. К последним же, очевидно, неприменимо все, что мы говорим о трансфинитности реальности. Вся эта тема оказывается, таким образом, несущественным для реального знания предметом праздного любопытства философа.
