Отсюда проистекает основной вывод, существенный для нашей общей темы. Мы имеем не одно, а как бы два знания отвлеченное знание о предмете, выражаемое в суждениях и понятиях, - знание, как мы видели, всегда вторичного порядка и непосредственную интуицию предмета в его металогической цельности и сплошности - первичное знание, на котором основано и из которого вытекает отвлеченное знание. Это первичное знание выражается нами в знании вторичном, отвлеченном, и в этом смысле "выразимо" в понятиях и суждениях. Но "выразимость" эта означает здесь способность "отразить", "транспонировать" его на язык понятий. Между тем, что выражается, и самим выражением - или между первичным и вторичным знанием - нет отношения логического тождества, а имеет силу лишь отношение, которое мы называем "металогическим соответствием" или "сходством" и которое, как всякое сходство, предполагает также и "различие" (само собой разумеется, не логическое различие по содержанию - таковое возможно только в случае заблуждения, т.е. ложного суждения, - а опять-таки "металогическое несходство").
Поскольку нам уясняется до конца и совершенно конкретно изложенное выше соотношение, мы осознаем тем самым, что как раз то, что есть источник и первооснова всего нашего знания, само по себе, в своем собственном существе есть нечто несказанное и непостижимое (неизъяснимое) - и притом не вследствие слабости или ограниченности наших познавательных способностей, а по самому своему существу. Конкретный образ бытия перекладывается нами на язык понятий - примерно как мы имеем в клавираусцугеxxvii схему музыкального содержания оркестрового произведения или в чертеже на плоскости схему материального трехмерного тела. Именно в этом - но и только в этом смысле мы "отдаем себе отчет" в конкретном, созерцаемом нами (чувственно или умственно) образе бытия. Но этот "отчет" не есть, как указано, то же самое, что сама реальность, которую он передает или отражает. Наряду с этим отчетом мы "имеем" и саму эту реальность в ее собственном существе. Чтобы понять это, достаточно сравнить, напр., живое впечатление о человеке со всем, что мы можем "высказать" о нем в наших суждениях и понятиях, или конкретное восприятие художественного произведения со всем, что даже лучший и самый тонкий критик может о нем высказать. Поскольку при этом наши суждения верны - как говорится, "попадают в точку", - существует известное точное соответствие между их содержанием и самой реальностью. Но это соответствие есть, повторяем, не тождество, а лишь "металогическое сходство": ибо вместо конкретной реальности во всей ее полноте и всем ее единстве мы имеем - в лице наших понятий - здесь лишь некоторые застывшие, частичные, никогда не связанные сполна между собой осадки этой живой реальности. "Познавать (в понятиях)", "отдавать себе отчет" в реальности и значит перед лицом созерцаемого высказывать схематические положения, находящиеся в определенном соответствии с предметом созерцания, и тем делать последний в известной мере доступным и без непосредственного созерцания. То, что мы при этом высказываем, есть все же всегда нечто иное, чем то, что мы имеем в виду и к чему относится высказываемое. Мы обыкновенно не замечаем этого различия потому, что этот "отчет в понятиях" есть обычно вообще единственная форма, в которой мы можем задним числом "выразить" реальность, хотя при внимательном наблюдении мы ясно улавливаем или чуем различие между самой реальностью даже как она сохраняется в нашей памяти - и всем, что мы о ней "высказываем". Только художнику слова дана способность не говорить о реальности, а заставить нас в той или иной мере увидать ее самое. Наше отвлеченное знание, напротив, хотя и имеет целью как можно ближе подойти к реальности, как можно точнее ее воспроизвести, но никогда не достигает этой цели до конца - подобно тому, как никакой вписанный (или описанный) многоугольник с конечным числом углов и сторон - как бы велико ни было это число - не может совпасть с неразложимо простой фигурой круга в ее качественном своеобразии.
