Сколько бы верного ни заключала в себе такая мысль, с другой стороны, остается все же совершенно очевидным, что ею не исчерпывается полнота и истинный смысл того, что мы называем предметным бытием. Если последнее и должно мыслиться обладающим совокупностью точно определенных в себе - т.е. независимо от их познанности нами - "содержаний", как бы таящем их в своем лоне, то все же оно не совпадает просто с ними. Оно "имеет" эти содержания, но не "есть" просто их совокупность. Поскольку мы не даем себя спутывать "идеалистическим" предубеждением и рассматриваем дело непредвзято и свободно, стараясь дать себе точный отчет в истинном соотношении, совершенно очевидно, что то, что мы разумеем под "предметным бытием", "действительностью" или "реальностью" (употребляя эти слова здесь как синонимы), есть что-то совсем иное, чем всякое логически - в понятиях фиксируемое "содержание". Если бы оно было само по себе таким "содержанием", то оно совпадало бы с чем-то вроде сущего в себе "образа" или "картины"; но оно не есть образ - оно есть именно бытие. Мы сразу же чувствуем, что имеем здесь дело с каким-то хотя и труднообъяснимым, но опытно самоочевидным моментом, который в предметном бытии привходит ко всем логически в понятиях фиксируемым его содержаниям и образует самое существо того, что мы зовем предметным бытием. Бытие есть не содержание как содержимое, а содержащее или, по крайней мере, оно есть единство того и другого. Если мы, например, вдумываемся в "идеалистическое" утверждение Беркли, что реальный хлеб, который нам нужен для нашей жизни, есть "собственно" не что иное, как совокупность "идей" - все равно, наглядно ли созерцаемых или мыслимых "содержаний", - то мы сразу же чувствуем, что эта есть какая-то насмешка над истинным смыслом предметного бытияxxv. Хлеб дает нам ощущения зрительные, осязательные, вкусовые, "пищеварительные", но - вопреки Беркли - не есть эти ощущения (даже если подразумевать под последними не душевные процессы, а сами испытываемые при этом "содержания"); дающий не может совпадать с даваемым. А именно, в предметном бытии к содержаниям понятий (или "представлений" и "ощущений") привходит что-то, что мы как-то можем обозначать словами "полнота", "первичное внутреннее единство", "конкретность", "массивность", "жизненность" и т.п., - все то, что отсутствует в содержаниях понятий как таковых; и притом именно этот избыток - как бы трудно ни было его точно определить - образует существо того, что есть для нас предметное бытие; этот избыток и есть то, что "содержит" или "имеет" эти содержания, есть их "носитель".
