Фейс вскинула на него изумленный взгляд, — шутит он, что ли? Но Аб был совершенно серьезен и ждал ответа.
— По-моему, все зависит от того, что вы под этим подразумеваете. — Она подумала о Тэчере и его суждениях на этот счет.
— А вы думаете, я подразумеваю нечто другое, чем они?
— Разумеется. — Ведь она знала, что и сам Аб давно уже взят на прицел.
— Ну, это слишком тонкая материя, лучше поговорим о другом. Вопрос в том, как теперь быть?
— Да, — встревоженно сказала Фейс, — именно. — Она взглянула на часы. Стрелки показывали половину второго. — Заседание будет завтра в одиннадцать часов, — дрогнувшим голосом добавила она.
— Ах ты боже мой, что же вы сразу не сказали! — всполошился Аб, прежнего его спокойствия как не бывало. — Позволят ли вам взять адвоката? Это будет открытое заседание или закрытое, секретное?
— Не знаю, — в смятении ответила Фейс. — Я об этом как-то не думала. Я думала только о том, как добиться, чтобы расследование отменили вообще.
На этот раз Стоун в свою очередь уставился на нее с изумлением.
— Для этого вам нужно было бы иметь «руку» среди промышленных магнатов или государственных деятелей, которые покровительствуют Комиссии по расследованию, а они прячутся в тени, до них не так-то легко добраться. Много ли вы слыхали о Тиссене, Сименсе и Круппе, когда Гитлер пришел к власти? А между тем эти господа все время стояли за его спиной, только очень уж ловко прятались. Да что говорить, будто вы сами не знаете, какие дела творятся в нашем городе! Ведь вам-то хорошо известно, как обрабатывают рядовых конгрессменов, чтобы добиться «единомыслия»? Вот видите, я тут целую речь произнес. А почему? Да потому, что не ожидал от вас такой наивности. Вы меня просто ошеломили. Ну, ладно, сейчас самое главное — как вам защищаться…
Аб задумался.
Фейс терпеливо ждала, пока он заговорит, будто первые же его слова должны окончательно решить ее судьбу. Сердце ее уже не колотилось. Волнение вдруг перешло в твердую уверенность: вот он что-то скажет, и все будет хорошо. Да, все будет хорошо — такой уж человек этот Аб Стоун. Фейс постучала сигаретой по столу и закурила. Затянувшись раз-другой, она, к своему удивлению, почувствовала необычайный прилив энергии. Очевидно, потрясение, вызванное розовой повесткой, взбудоражило всю ее нервную систему.
Наконец Стоун задумчиво сказал:
— Хоть убейте, не понимаю, как они рассчитывают выйти из положения, если стали преследовать людей вроде вас. Ведь вы — американка до мозга костей. Подозревать вас — это значит подозревать всех американцев, и надо, чтобы американцы это поняли. Если уж вам не гарантирована безопасность, то кому же? Нет человека, который хоть раз в жизни не сказал или не сделал бы такого, что, с точки зрения комиссии, заслуживает наказания. Они начали с государственных служащих, а теперь идут дальше и дальше. Профсоюзные лидеры, писатели, художники, педагоги, ученые — все подряд. Потом они вцепятся в мелких предпринимателей: каждый, кто откажется поддержать Торговую палату или Национальную ассоциацию промышленников, будет на подозрении. И сколько они повытрясут денег, — ей-богу, я готов восхищаться ими. — Он потер руки, но тут же покачал головой. — Впрочем, радоваться нечему — к тому времени у нас будет фашизм в чистом виде. Нет, к черту. — Он замолк, как бы представив себе такую перспективу. — Ну, вернемся к делу. Поскольку вы — лицо солидное, вам нужно заручиться такой же солидной защитой.
