Нечего. Решительно нечего — только таков мог быть ответ.
Гнев, охвативший ее после разговора с мистером Каннингемом, уже прошел, уступив место презрению, — презрению, почти равному той благоговейной почтительности, которую она питала к своему, начальнику много лет. А сейчас она и сказать не могла, как он был ей противен. Вот уж никогда бы не подумала, что он сразу сдастся в трудную минуту. Несколько лет тому назад, когда палата представителей лишила жалованья трех правительственных служащих за их убеждения, он был одним из самых рьяных критиков политического курса правительства. Он заявил, что такие действия равносильны обвинению в государственной измене и, следовательно, нарушают конституцию. Вскоре после этого президент Рузвельт в специальном поедании конгрессу высказал ту же точку зрения. Мистер Каннингем был очень доволен собой и президентом.
— Рузвельт абсолютно прав, выступая против конгресса! — сказал он тогда Фейс. — Победу можно одержать только в сражении.
А сейчас, подумала она, Дьювэл Каннингем примкнул к мракобесам.
И она тотчас решила обратиться к кому-нибудь поважнее мистера Каннингема, — добраться до самых верхов. По опыту она знала, что бесполезно тратить время на разговоры со всякими мелкими чинами. Совершенно бесполезно, не говоря уже о том, сколько на это уйдет времени, а времени у нее было в обрез. До заседания комиссии оставались считанные часы! Никогда прежде она не ощущала бега времени, не думала, что часы, минуты и секунды могут дробиться на такие крошечные частицы. Или наоборот, могут растягиваться по законам рефракции, совсем как в кривых зеркалах. Ей представлялось, что с той минуты, когда она разговаривала с Белым домом, прошло бесконечно много времени — куда больше, чем когда она ждала мистера Каннингема.
Нет, ей просто не дождаться завтрашнего утра и свидания, назначенного в Белом доме, — но все-таки ей становилось много легче от одной мысли, что это свидание состоится. Она знает, что в Вашингтоне есть по крайней мере один человек, который может и хочет помочь ей, — человек, чьих советов ищут и добиваются президенты и короли.
Какая она все-таки смешная. Ну, стоило ли так расстраиваться из-за предательства мистера Каннингема (конечно, можно найти более крепкие слова для характеристики его поведения, но она ими не воспользовалась), словно ее приговорили к заключению в нацистский концентрационный лагерь! Тэчер нередко обвинял ее в отсутствии чувства юмора, потому что вещи, казавшиеся ему забавными, не вызывали у нее смеха. Зато над этой историей с розовой бумажкой она всласть посмеется! Может быть, посмеется и Тэчер — когда все кончится.
