В роли разлитого на бушующее море масла выступаю, как ни странно, я, которого с ходу окунули в чужие проблемы. Мои усилия, однако, истолковывают превратно.
– А вы кто такой?! – вскидывается бывший супруг, – И о каких документах идет речь?!
– Лаврик… – дрожащим голосом произносит женщина, – Лаврентий Георгиевич… В общем, я прошу вас уйти. Это от Коленьки приехали, нам надо поговорить.
Я не сразу отражаю, что «Коленька» – это Ник (меня снедает желание врезать Лаврентию в челюсть). Лаврентий одергивает галстук, еще раз утирает лоб и, выплеснув на меня ведро ненависти из вытаращенных глаз, выбегает вон. Тут жанр перерастает в слезливую мелодраму: всхлипывая, Мария Степановна говорит, мол, только что из больницы, с кардиологии, хотя чувствую себя по-прежнему плохо и могу в любой момент отправиться обратно. А тут такой ужас! Вы имеете ввиду обстрел Белого дома? И это тоже! Но у меня ужас в другом: прихожу домой, а следом Лаврик! Будто поджидал, хотя кто знает, может, и поджидал. А ему-то чего, спрашиваю, надо? Успокоиться он не может, ненавидит Ирочку. Это ведь она его бросила – его, который на товарно-сырьевой бирже отдельный кабинет имеет и что-то там строит на Рублевке. Иногда мне кажется, что он словно проверяет: здесь она или нет? Вроде у него всегда причина находится, хотя на самом деле его другое интересует…
Мария Степановна вскидывает полные слез глаза:
– Так вы поможете вернуть Ирочку? У меня, к сожалению, нет сил бегать по всем этим инстанциям…
Больные ДЦП детишки куда-то исчезают, не в силах сыграть роль даже не плота – соломинки. Я бормочу о том, что инстанции работают не очень, время такое…
О, восклицает Мария Степановна, время ужасное! Если бы Ирочка находилась сейчас не в этой ужасной Мексике, а в другом месте, я, быть может, и рассоветовала бы возвращаться в наш бедлам. Но там ей совсем плохо, даже на телефонные звонки денег не хватает, и осталась надежда только на новую работу в университете этой самой Гвадалахары. Вы ей поможете? Помогите, я прошу! Я вас умоляю! Сцена обретает совсем уж пошлую тональность, и я, дав обещание помочь, спешу откланяться.
На улице я опять сталкиваюсь с Лаврентием. Теперь сзади него маячит мордоворот в кожанке, а сам Лаврентий, усмехаясь, курит тонкую коричневую сигарку.
Далее начинается боевик, потому что Лаврентий явно «наезжает», а в присутствии кожаного в челюсть не врежешь. Лаврентий настоятельно рекомендует не суетиться насчет возвращения Ирочки из жарких стран. Она, мол, заслужила свою судьбу, к тому же он, Лаврентий, просто не желает ее здесь видеть.
