— Здрасьте, — бросил он и прошмыгнул в полуоткрытую дверь корпуса.
Анна Кирилловна — а это была именно она — проводила его долгим взглядом.
* * *
…Улица встретила Илью промозглым резким ветром и доносящейся из какого-то близлежащего ларька песней: «Американцы-и-и… о-о! о-о! пошли на танцы, о-о! о-о!., они забыли про форму и но-о-орму-у… у них теперь — ночная жизнь!»
Илья бодро пошел по самому краю тротуара — вплотную к бордюру, за которым была проезжая часть.
Пожилой дворник в грязной оранжевой куртке, бубня себе под нос незамысловатые ругательства, вымел у него из-под ног целую кучу опавших листьев, и Илюха едва успел перескочить через метлу, которой ретивый санитар улиц едва не снес его с ног.
Свиридов-младший рассмеялся и пошел дальше. Но ему удалось пройти не более десяти-пятнадцати метров, как возле него, завизжав шинами по асфальту, остановился черный джип «Тойота-Лендкруизер». Дверь машины распахнулась, и здоровенная волосатая рука с золотой печаткой на безымянном пальце втащила Свиридова-младшего в салон.
Илюха даже не успел пискнуть.
…Запоздалый страх заполнил все его существо.
Страх всегда парализует, если он приходит неожиданно. Не по следам жутких предчувствий и тревог, а когда ты даже до конца не можешь осознать, что с тобой произошло, и только слепой животный ужас сжимает тебя холодными колючими лапами.
— Не торкайся, сука! — рявкнул грубый голос, и на голову ему накинули какой-то мешок. — Сиди смирно, падла!
Предупреждения были напрасны: Илья так испугался, что не смел даже глубоко дышать.
— У него тут чек! У, суки!
— А, бля, нарк… не сдюжил. К барыге побежал, всю шифровку дядину порушил, дятел, — произнес насмешливый голос. — А дядя и братец так удачно тебя перекрывали.
* * *
…Судя по длительности поездки, шикарный коттедж, куда его привезли, находился где-то за городской чертой. Даже не заставив разуться, его провели в ярко освещенную несколькими замысловатой формы ночниками — несмотря на дневное время суток — большую комнату.
На стене висела картина: «Иван Грозный убивает своего сына». Репин.
Почему-то при взгляде на это полотно Илье стало так плохо и страшно, что ноги его подогнулись и он опустился на мягкий, приглушенных тонов ковер.
Никто и не подумал его поднять. Амбалы ушли и закрыли за собой дверь.
Сидевший за письменным столом человек — можно было видеть только его широкую спину, обтянутую безукоризненно белой рубашкой, — разогнулся и повернул голову к Свиридову. Илья увидел красивое лицо и сухо поджатые строгие губы, которые должны были произнести его, Ильи Свиридова, приговор.
