– А в домашних условиях дерево такое можно вырастить? – спросила принцесса. – На подоконнике? Чтобы оно писало всякие романтические баллады?
– Можно, – сказал Кроки. – Но на листьях будет одно-единственное стихотворение.
– Сижу за решеткой в темнице сырой, – с чувством продекламировал Медуза.
Кроки снова ударил хвостом по стене. Грохот, пыль, разлетающиеся кирпичи.
– Ты настоящий мужчина, – тихо произнесла принцесса. – Хоть и зеленый.
Крокодил засмеялся, приоткрыв пасть с острыми зубами в три ряда. Медуза втянул носом воздух. Слегка пахло розмарином.
– Давай быстрее! – взвизгнула принцесса.
Хвост со свистом разрезал воздух. Удар был такой силы, что гора содрогнулась. Кирпичи посыпались, в стене появился проем. Радостно запищав, ежи принялись вылетать из отверстия. Двое несли больного ежонка.
– Что с ним? Давайте я его понесу, – предложила принцесса, взяв в руки невесомое колючее тельце.
– Темно, сыро… продуло, – сказала ежиха, и на ее глазах-бусинках заблестели слезы. – Ни врачей, ни солнца, ни лекарств, ни пудинга со сливками.
– Пошли, – позвал Кроки.
Принцесса пустилась за ним, прижимая к груди ежонка. Остальные летели следом, шелестя крыльями. Медузы вели себя у принцессы за пазухой смирно.
На развилке Кроки замешкался.
– Налево! – сказал Медуза, высунув из-под майки принцессы прозрачное щупальце.
Кроки повернул налево, летучие ежи сделали пируэт в воздухе.
– Хэээлп, – послышался стон где-то впереди.
И почти сразу же в воздухе сильно запахло розмарином.
Старушка в клетчатом пальто и голубом шарфике сидела в коридоре, бдительно щуря правый глаз.
– Ульяновна я, – сообщила она, увидев следователя и Елену Варфоломеевну. – Мне девочки рассказали, что милиция приходила.
Старушка причмокнула.
– И я хочу кое-что рассказать!
– Проходите, – пригласил следователь, показывая на дверь.
Ульяновна вошла, мелко семеня, и села.
– Ночью она приходила к нему! – выпалила она. – Какой стыд! Не успели похоронить жену, а Маша уже бежит к нему в постель.
Сухонькие щечки запылали праведным гневом.
– В мое время таких женщин… знаете, как называли, да, – сказала Ульяновна, вскинув подбородок. – Я бы ей руки не подала. Я с ней даже не здороваюсь теперь!
Она поудобнее устроилась на стуле.
– Я думаю, – произнесла она после паузы, понижая голос, – что они ее… убили. Маша и муж Нинель. Убили нашу тамаду, несущую людям радость! Убили честную женщину, потому что жена была как бельмо на глазу и мешала им творить разврат.
