– Цианистый водород, а не калий, – подсказал следователь.
Он расслабленно полулежал на водительском сиденье. Его белое лицо со светлыми ресницами выглядело почти красивым.
– Неважно, – сказала Елена Варфоломеевна, – все равно где-то его делали. Кроме того, я все меньше и меньше верю в то, что Нинель Петровна отравилась сама. Я же психолог, ты знаешь. Эта женщина не производила впечатления человека, склонного к сантиментам. Думаю, неверный муж был бы бит сковородкой и выгнан из дому, но чтобы она сама отравилась в такой ситуации… трудно себе представить.
– Не забывайте, дорогая, – произнес следователь, – что такие сильные на вид люди часто оказываются очень ранимыми. Подумайте, а что, если Нинель Петровна его по-настоящему любила. Это меняет всю ситуацию. Бит сковородкой? Выгнан из дома? Нет, если там были чувства.
– Ты прав, – кивнула няня, – любовь способна поранить даже самое сильное сердце.
– Именно, – согласился следователь и со значением посмотрел на Елену Варфоломеевну.
Дождь барабанил все сильнее. В его мерном стуке было что-то убаюкивающее. За окнами клубился туман.
«Подходящая погода для Джека-потрошителя», – некстати подумала няня.
– Надо искать следы цианистого водорода, – сказал следователь. – Получу сегодня ордер на обыск.
– Квартира Маши и Нинель Петровны.
– Да. Если Нинель Петровна сама готовила себе яд, она оставила бы следы, ей не было смысла ничего скрывать. Правда, все следы мог уничтожить Федя.
Следователь потянулся и выпрямился.
– Один поцелуй, и поедем, – предложил он.
– Нет.
– В щечку.
– Нет.
– В лобик! По-дружески.
– Исключено. Могу руку пожать.
Он завел двигатель.
– Ну хоть руку.
Они пожали друг другу руки и вырулили на дорогу.
Кроки бил в стену.
– Спасите нас! – кричал выводок летучих ежей, прильнув к зарешеченному окошку. – У нас один больной есть! Нам надо на воздух!
– А их почему держат в камере? – спросила принцесса, глядя на несчастный колючий выводок, сующий в окно длинные мордочки с черными носиками.
– Их фаршируют листьями самопишущего дерева, – пояснил Кроки, переводя дух. – Есть такое дерево-поэт, на его листьях написаны стихи всякие. Листья собирают только безлунной ночью, чтобы дерево заранее не заметило сборщиков и не начало писать частушки всякие матерные. Так вот, если поймать ежа, выпотрошить, вымочить…
Ежи застонали.
– …вымочить, – продолжил Кроки, – а потом нафаршировать листьями самопишущего дерева со стихами о любви, то получается такой вкусный голубец, что многие готовы правое щупальце отдать, чтобы съесть такое блюдо. Это что-то типа наших трюфелей. Или фуа-гра.
